На улице бушевала весна. Зима в тот год долго не сдавалась, почти весь март мела позёмка, и казалось, что холод никогда не прекратится. Но апрель сразу заявил о своих правах: припекло солнце, снег растаял, и тут же появилась молодая ярко-зелёная трава, а воздух наполнился тем пьянящим ароматом, какой бывает только ранней весной.
— Инн, я тебе главное не сказал. Весь вечер собирался, да обстановка была неподходящая, — Митя говорил ласково, почти нежно.
У Инны забилось сердце: конечно, именно сейчас, этим весенним вечером Митя скажет ей то, что так хочется услышать — он скажет главное!
— Мне вчера Катя звонила, говорила, что соскучилась, что с тем парнем рассталась. А мне, ты представляешь, мне пофиг было. Как убивался, руки на себя, дурак, даже наложить подумывал. А вчера голос Катин слышу, и ничего в душу не пробивается. Ты права была, когда говорила: всё пройдёт.
— Всё проходит, и это тоже пройдёт, — поправила Инна. — Это не мои слова, это у царя Соломона на кольце было написано.
Они шли по весенней Москве, празднично блестели витрины, откуда-то доносилась легкая музыка, Митя рассказывал о победе над своими страстями, и Инне стало грустно. Действительно, на что она рассчитывала? Как говорится, не по Сеньке шапка. Рядом с Митей такие красотки, и то он на них не реагирует, а она для него просто друг детства, и навсегда этим другом останется.
У Мити зазвонил мобильник.
— Да, мам, я Инну провожу и приеду… Да, я с Инной… Мы сейчас по Гоголевскому идём… Хорошо. Сейчас Инну уговорю.
Инна вопросительно посмотрела на Митю: какие ещё уговоры?
— Мама просила на минутку зайти. Мы в десяти минутах от нашего дома. Успеешь к зачёту подготовиться, тем более, я уверен, ты и так всё знаешь, просто туса наша не понравилась.
Анастасия встречала их в дверях:
— Ну, наконец-то. Слышу от Мити «с Инной на выставке были», «с Инной в Царицыно гуляли», а зайти чайку попить с Инной всё времени нет.
Инна знала, сравнивая своё жильё с панельками и хрущёвками своих подруг, что её семья живёт в респектабельной четырехкомнатной квартире с дизайнерским ремонтом и очень дорогой мебелью. Но квартира, в которой она оказалась потрясла даже её, равнодушную к чужому богатству. Инна представить себе не могла, что не в кино, а в реальности существует такая роскошная двухэтажная квартира со стильной изящной лестницей, ведущей наверх, с высоченными потолками и огромными дверными проемами, с видом водной глади Москвы-реки за панорамными окнами. Инне вспомнилось, как Лидия, наблюдая строительство нового дома на участке Нестеренко, раздраженно заметила: «вот что значит хапнуть госзаказы». Инна даже представить побоялась, что бы было сказано по поводу городской квартиры дачных соседей.
Анастасия усадила гостью за стол, принялась угощать ароматным чаем с какими-то удивительными пирожными (Инна таких не только не пробовала, но даже и не видела).
— Я так рада вашей с Митей дружбе, — Анастасия умилённо смотрела на Инну. — Я спокойна, что рядом с сыном порядочная хорошая девушка.
Ина густо покраснела. Она ничего не могла поделать с тем, что краснела от малейшего волнения или смущения.
— Я вот наблюдаю современных девиц. У партнёров Виктора Васильевича есть дочери, — продолжала Анастасия, — ты не представляешь, что это такое! Наглые, самовлюблённые…
— Мам, прекращай всем про Злату рассказывать, — перебил Митя.
— Я не только Злату Кондратьеву имею в виду. Я и твою приятельницу Иришу в виду имею, и Старовойтова дочку.
Инна не знала о ком говорит Анастасия, но поняла, что девушек, окружающих Митю, его мать не одобряет, и это радовало.
Потом Анастасия расспрашивала Инну о колледже, будет ли она в этом году поступать в мединститут. Митя с улыбкой наблюдал за матерью, за обстоятельно отвечающей на её вопросы Инной. Наконец, когда ему надоело это чаепитие, встал и решительно заявил:
— Инна, тебе ещё к зачёту готовиться. Ма, если ещё вопросы остались, можешь написать и через меня Инне передать.
— Поговорить не даёт, — развела руками Анастасия. — Ладно, Иннуль, летом на даче без него поболтаем. Как весной запахло, я на дачу переехать хочу. Да я бы и зимой там жила, но у Виктора Васильевича дела в Москве, даже на выходные не выбираемся.
Анастасия принялась рассказывать, что ни на одном курорте она не могла как следует отдохнуть, потому что по-настоящему счастлива только на подмосковной даче, когда засыпаешь под звуки барабанящего по крыше дождя или когда просыпаешься под пение птиц.
— Чувство сильнейшего и искреннего счастья возникает, стоит лишь выйти на веранду и почувствовать аромат роз, которые сажала ещё Митина бабушка.
— Мамуль, ты сейчас про бабушку Лену будешь подробно рассказывать, потом про омскую бабушку. Угадал? — Митя решительно направился к дверям. — Инна, бегом отсюда, надо срочно готовиться к зачёту!
***
Поздно вечером, почти ночью, Инна рассказывала Алине про Митину компанию и про двухуровневую квартиру Нестеренко, про пирожные с фруктами, которые как настоящие, а на самом деле марципановые. Только не рассказала сестре, что Митя почему-то не захотел слушать, как его мать хвалила Инну и ругала остальных его знакомых девушек. Инна не понимала: это хороший или плохой знак. Но она ночью подумает об этом, поговорит с мамой, конечно, эти разговоры были плодом её воображения, но они всегда помогали всё расставить по местам.
— Слушай, если ты говоришь, что у Митьки такие тёлки вокруг, а он с тобой повсюду таскается, может, он в тебя влюбился? — высказала Алина предположение.
— Не знаю, — Инна поправила цепочку с сердоликовым сердечком. — Он мне про свои чувства к Кате рассказывает. Даже сегодня говорил, как она ему звонила, но ему это уже безразлично.
— Вот видишь! Безразлично, потому что он тебя любит. Тебе надо причёску сменить, я сегодня видела одну, такая чёлка рваная на один бок зачёсана, а с другого бока всё выбрито. Я сразу про тебя подумала, что тебе пойдёт. Постригись так, и Митька умрёт!
Сёстры ещё долго обсуждали стрижки, Алининых подруг, Митю… Уже далеко за полночь Инна вернулась в свою комнату, сняла и аккуратно убрала в шкатулку цепочку с сердоликовым сердечком — это было не просто украшение, мамин кулончик стал талисманом.
ГЛАВА 5
Июнь был наполнен тополиным пухом. Пух щекотал лицо, лез в глаза и нос. Алина поморщилась, смахивая пушинку со щеки. Наконец-то наступило такое долгожданное лето, последние школьные каникулы, уже забронированы билеты в Испанию, уложены вещи в чемодан, и тут выясняется, что никто никуда не полетит. Мать сломала лодыжку накануне отъезда, и отец сразу же от отдыха на берегу Атлантического океана отказался, хотя вполне могли вдвоем полететь, можно подумать, что без него у матери нога бы не зажила. Инна всё равно оставалась с Москве, сдавала бы свои госы и в больницу к матери заодно ездила, тем более что больницы — её стихия. Алина вздохнула, она бы и без родителей полетела, но кто её одну отпустит. И теперь ей вместо солнечного пляжа надо сидеть в Москве и глотать этот тополиный пух.
— Алин, не расстраивайся ты так, никуда Канары от тебя не денутся, — успокаивала Инна сестру. — Мама поправится и поедете.
— Ага, поедем… на дачу. «Моё родное Подмосковье», как там дальше не помнишь?
— «Люблю широкое раздолье и в рощах трели соловья, моё родное Подмосковье, тебе навек любовь моя», — улыбнулась Инна. Елена Павловна, бабушка Мити, пела в народном хоре, и песня про родное Подмосковье, доносившаяся с соседнего участка, в детстве сопровождала их каждое лето.
— Во-во, птички щебечут, пчелки жужжат, и я этой какофонией должна буду всё лето наслаждаться.
Всё так и произошло, как ожидала Алина. Выписавшись из больницы, Лидия была отвезена на дачу, а Алина и Инна были к ней приставлены, чтобы помогать восстанавливаться после операции. Перелом был сложным, и дома надо было продолжать укладывать ногу на возвышение и постоянно прикладывать лёд. Опираясь на костыли, Лидия могла медленно передвигаться по дому, но нормальная нагрузка на ногу могла быть разрешена только через полтора месяца, после рентгена, а спортивные нагрузки и вовсе не рекомендовались раньше, чем через полгода… Другими словами, тем летом отдых на песчаном испанском пляже накрылся.