Тут бы Хемингуэю и закончить, потому что вот он — тот самый серебряный ободок у тучи, то хорошее, что заслужили эти люди, испытавшие на себе ужасы войны.
Но нет.
Вместо этого автор преподносит самый плохой конец, который только можно вообразить: Кэтрин умирает от кровотечения после того, как их ребенок рождается мертвым. Это самый мучительный финал, который мне когда-либо встречался и, наверное, встретится в литературе, кинофильмах или даже телесериалах.
В конце романа слезы у меня текут ручьем, отчасти потому, что жалко героев, но еще и потому, что вот такое Никки преподает детям. Уму непостижимо, как можно показывать впечатлительным подросткам такой ужасный финал! Отчего бы просто не сказать старшеклассникам, что все их усилия, вся работа над собой тщетны?
Должен признаться, первый раз за все время порознь я злюсь на Никки за то, что она преподает своим ученикам такие пессимистичные вещи. Едва ли я буду вскоре цитировать Хемингуэя, да и вряд ли вообще захочу его читать. Был бы он еще жив, я бы тотчас написал ему письмо и пригрозил задушить голыми руками, ведь нельзя же быть таким мрачным. Ничего удивительного, что в конце концов он приставил ружье к голове, как пишут во вступительной статье.
В моем сердце только любовь
Секретарша доктора Пателя выключает радио, едва завидев меня на пороге приемной, отчего мне очень смешно: она старается делать это как бы невзначай, думая, что я не замечу. Сразу видно, с какой опаской она поворачивает ручку радиоприемника, — обычное поведение свидетеля моего приступа, как будто я вовсе не человек, а какое-то дикое неповоротливое животное.
Спустя немного времени начинается второй сеанс психотерапии у Клиффа — теперь это ждет меня каждую пятницу в обозримом будущем. На этот раз выбираю коричневое кресло, и вот мы сидим посреди облаков и разговариваем о том, как сильно нам нравятся женщины и как мы любим «оттягиваться по-нашенски», если воспользоваться очередным выражением моего друга Дэнни.
Клифф интересуется, как мне новые лекарства, и я говорю, что хорошо, хотя на самом деле не заметил никакой разницы и проглотил не больше половины таблеток, выданных мне на прошлой неделе, а остальные прятал под языком и выплевывал в унитаз, как только мама выходила из комнаты. Доктор спрашивает, не заметил ли я каких-либо побочных реакций — одышки, потери аппетита, сонливости, мыслей о самоубийстве, мыслей об убийстве, тревожности, зуда, диареи, снижения потенции, — и я отвечаю, что ничего такого не было.
— Как насчет галлюцинаций? — Он слегка подается вперед, прищурившись.
— Галлюцинаций?
— Галлюцинаций.
Пожимаю плечами и говорю, вроде бы не было, а Клифф говорит, что если бы было, я бы это сразу понял.
— Если вдруг увидишь что-то странное или страшное, расскажи маме, — советует он. — Но не волнуйся, скорее всего, никаких галлюцинаций у тебя не будет. При приеме такого сочетания препаратов галлюцинации отмечались у очень небольшого количества людей.
Киваю и обещаю рассказывать маме обо всех галлюцинациях, хотя по-настоящему не верю, что они у меня будут, какие бы лекарства Клифф ни прописал. Тем более что он точно не назначит мне ЛСД или что-нибудь в этом роде. Я считаю, что жаловаться на побочные эффекты лекарств — признак слабоволия, но я-то не слабый и вполне могу контролировать свое сознание.
В очередном трехминутном перерыве между скручиваниями корпуса на «Стомак-мастере-6000» и подъемами ног на силовой скамье, пока я пью воду, вдруг доносится аромат, который ни с чем не спутать: запах маминых тостов с крабовым маслом. У меня сразу слюнки текут.
Я обожаю тосты с крабовым маслом, так что выбираюсь из подвала, захожу на кухню и вижу, что мама не только выпекает лепешки, покрытые оранжевым сыром и пастой из крабового мяса и масла, но еще и делает домашнюю пиццу с тремя начинками: говядиной, колбасками и цыпленком. И разогревает жареные куриные крылышки с острым соусом, которые она покупает в «Биг фудс».
— Почему ты готовишь тосты с крабовым маслом? — спрашиваю с надеждой, ведь обычно мама печет их только к приходу гостей.
Никки может съесть целую тарелку — так она любит эти тосты, — а потом по дороге домой вечно жалуется, что переела и чувствует себя толстой. Раньше, в бытность мою черствым и жестоким, я всегда отвечал, что не желаю слушать нытье. Однако в следующий раз, когда Никки переусердствует с этими тостами, я скажу, что она вовсе и не переела и что она все равно чересчур худая. И хорошо бы ей набрать еще пару фунтов — я предпочитаю, чтобы моя женщина выглядела как женщина, а не как «миссис Шесть Часов — стрелка кверху, стрелка книзу». Это тоже из шуточек Дэнни.