— Может, дела еще хуже, чем ты думаешь, владетель, — заметил Данторакс.
Он пересказал свою беседу с Лландаурксом на ветвях придорожного вяза.
Линдан некоторое время молчал.
— Если ты прав, если все так… да, пришла пора взывать к Андилайте, — промолвил он, понурив голову. — А покуда мы будем сражаться одни. Мы и шестеро чародеев.
Взгляд его слепо ощупывал бревна, из которых была сложена стена землянки.
— Я заставлю саму землю гореть у демонов под ногами, — прошептал он.
Старуха хитро прищурилась, глядя Обри Норденскольду в лицо острыми лисьими глазками.
— И что же надобно-ть вам, маер, от древней Пег Шомис? — произнесла она, нарочито пришамкивая. Обри и без того понимал ее с трудом — ирландский акцент-броуг старухи был настолько густым, что на нем впору было овсянку варить.
— Погадать, — отрубил Обри.
Он прекрасно понимал, что, пригласив эту братию в лагерь, рискует головой — не карьерой, а жизнью, в самом буквальном смысле. Подобное нарушение секретности тянуло на трибунал. В лучшем случае. Но как проверить предположения яйцеголового Сельцмана иначе, он себе не представлял, а приказ адмирала недвусмысленно требовал от Обри Норденскольда принимать всерьез самые дикие идеи.
План принадлежал подполковнику Макроуэну, но брать на себя ответственность за него тот отказался решительно. По личному приказу Обри бравые ребята из МП доставили из ближайшего города — Солсбери — десяток человек, зарабатывавших себе на жизнь общением с миром иным: гадалок, спиритов, знахарей и прочих. Бурно протестующих подданных британской короны запихнули в общую палатку и объяснили вполне недвусмысленно, что им выпала редкостная возможность внести вклад в дело борьбы с мировым коммунизмом. Добровольцы будут награждены, а остальные — расстреляны (последнего Обри делать вовсе не собирался, но в его планы входило запугать собранную им толпу шарлатанов до холодного пота). Пару дней всю компанию помариновали в неизвестности, а затем по одному начали вызывать к Обри — на демонстрацию парапсихических способностей.
Покуда результаты не обнадеживали. Двое спиритов сломались и, обливаясь слезами, признали себя жуликами и проходимцами. Хилер, утверждавший, что учился своему ремеслу у загадочных филиппинских целителей, надулся, как мышь на крупу, и заявил, что вокруг него слишком много дурных вибраций и он не может работать в такой обстановке. Остальные старались как могли, но видно было, что смена обстановки никакого влияния на их предполагаемые способности не оказала
Теперь вот старуха-ирландка. Странно вообще-то — Солсбери ближе к Уэльсу, чем к Ирландии. Каким ветром ее сюда занесло?
— Я не гадалка, — с достоинством возразила старуха. — Гадалок ты среди цыган поищи, пусть тебе лудильное племя карты раскидывает! А я предсказательница. Мне сердце вещует.
— И что же оно тебе вещует… про меня, скажем? — поинтересовался Обри устало.
Старуха пошевелила пальцами в воздухе. Майору подумалось, что она на самом деле моложе, чем выглядит, — в седых волосах еще проглядывали рыжие пряди.
— Что… — Она запнулась. — Что… ты… зря… пришел… в земли… беан сидхе… маер…
— Что-что? — переспросил Обри. Старуха дико оглянулась.
— Никогда еще… — прошептала она севшим голосом. — Никогда…
— В чем дело? — Майор начинал терять терпение.
— Я… прозрела, — ответила Пег Шомис и надолго смолкла.
Обри ждал.
— Всю жизнь… я прозревала судьбы, как сквозь стекло мутное, — проговорила старуха хрипло, роняя слова, точно булыжники. — А теперь я вижу ясно. Один из ваших не вернется сюда сегодня. Если ты не поостережешься, то и сам не увидишь дома.
Она развернулась на каблуке, отчего многочисленные грязные юбки ее разметались колоколом, и поковыляла в сторону своей палатки.
Обри смотрел ей вслед, раздумывая, посчитать это за результат или списать на артистическое хамство старой ведьмы. Лишь чуть погодя ему пришло в голову, насколько ирландское "сидхе" напоминает здешнее "ши".
А вернувшийся к вечеру патруль недосчитался одного человека — вылетевшая из кустов белоперая стрела вошла ему точно в глаз, как белке. Когда Обри примчался с этим известием к старухе, та в бреду металась по кровати. Врач из полевого госпиталя только пожимал недоуменно плечами, не находя ни жара, ни каких-либо иных симптомов, помимо обычных старческих хворей.
К утру Пег Шомис умерла. Медики ничего не смогли сделать, как ни пытались они вновь запустить остановившееся сердце. На лице старухи отражался такой дикий, неизбывный ужас, что, как выразился врач, казалось, будто и умерла она от страха.