А головой вертеть да глазами лупать — то дело нехитрое, зато и ненужное. Был бы провидец с караваном, он бы cразу почуял засаду. А сам зыркай не зыркай — не захотят разбойники примету, так и не будет, до покуда тебе на шею Не сядут да погонять не примутся: беги, дескать, купечная рожа! Да и то ж — пока по пустотным землям ехали, то и бдеть надобно было, а сейчас-то чего выслуживаться? Уже Второй день по бхаалейновым владениям тащимся, вчера до полдня межевой камень миновали. Пусть владетель за разбойничками и приглядывает, чтобы не баловали. Слыхалось, что ат-Бхаалейн с ними зело крут, но это, опять же, ветер носит. Не бывал еще Льеух в Бхаалейне. Не заносило. Известно же — коли караван на рубеж идет, там одной малой охраной не обойдешься, там купцы по трое-четверо, сложившись, целую дружину нанимают, с чародеями и воеводой. Один только вот коун Атарханакс… не то днями обделенный, не то наглый до полной дурости… или думает, что пронесет судьба? Тогда и верно дурак, коли старую обмануть вздумал. Ведомо ведь — судьба поперед человека родилась.
Поглощенный такими вот мыслями, Льеух и впрямь не заметил, откуда выскочили на дорогу трое тощеватых мужиков в таких грязных одежках, что никем, кроме как разбойниками, душегубами лесными, и быть они не могли. Двое мужиков трепетно сжимали в лапах что-то навроде железных дубинок, но почему-то подвешенных на лямке через плечо. Третий, потолще и повнушительней, хитро прищурившись, оглядывал караван по-нехорошему хозяйским взглядом.
Повозки встали разом, и над лесной дорогой повисла прямо-таки оглушительная тишина. Даже листва под ветром не шелестела, и только бухало что-то далеко и гулко — Льеух не сразу понял, что это его сердце.
Коун Атарханакс, побелев как полотно, цеплялся ручками то за поводья — по натуре своей жлобской он и на возчиков поскупился, сам, не чинясь, брался за вожжи, лишь бы сберечь лишний грош, — то за козлы под собой, то за пояс, на котором, как назло, болтался внушительный кошель, коего купец из виду не упускал.
Старшой соскочил с воза и быстрым шагом направился к толстому — верно, главарю разбойников.
— Ну что, — проговорил главарь глумливо, — будем по-хорошему делиться али по-плохому воевать?
— Ты, изгой, верно, ошалел в своей глуши, — грубо отозвался старшой.
— А ну, с дороги сойди! Давно дружинников владетельских не видывал? Так мы пособим!
— Ай-ай! — покачал головой толстый, и, словно по непонятному приказу, из придорожных кустов выступили еще двое, с такими же железными дубинками. — Что за люд такой пошел? Ни тебе "пожалуйста", ни тебе "коуне" — сущие дикари. Кто у вас тут самый главный будет? Ты, что ль? — Он ткнул пальцем в сторону наторопь поминающего диев купца. — Надо же, каков красавец! Полпуза кошель занял, а чародеев нанять? Чай, янтаря не мало?
Льеух и сам знал, что умом не выдался, но даже до него потихоньку доходило, что разбойник ведет себя как-то странно. Не должен он был бы так нагло издеваться над проезжим купцом, если под рукой у него — лишь четверо громил с дубинками… А четверо ли? Охранник обернулся — точно, сзади караван стерегли еще двое. И все равно — семеро гулящих людей против шестерых охранников… да возчиков трое… да приказчик, который, конечно, почти анойя, но приморозить может… Нечего ему сусоли сусолить поперек дороги. Кинуться из чащи, а еще лучше — стрелами, чтобы не успели охранники за оружие взяться, потому что когда он, Льеух, возьмет в руки меч, тут-то и придет этому сермяжному воинству полный и бесповоротный конец.
— Вот что, вольный человек. — Видно, старшой и сам заподозрил неладное, потому что сбавил напор. — Иди-ка ты своей дорогой, а мы своей поедем. Сам знаешь — с бхаалейновой дружиной шутки плохи.
— Нам, мил-друг, владетели и прихвостни ихние не указ, — с не совсем понятной гордостью заявил разбойник. — Ишь, силу таланную себе забрали, сидят на шее у народа да только кровь сосут! Не-ет, коуне, делиться надо! С трудовым народом надо делиться!
Покуда внимание разбойников, да и караванной охраны, отвлекала странная перепалка, Льеух осторожно и неслышно спустился с козел и обнажил меч. Хороший у него был меч, "морская волна" — по клинку от острия к гарде так и бежит волнистая черта, — двуталанным кузнецом кованый, натрое закаленный. С таким мечом можно было и во владетельскую дружину податься, но Льеух не любил иметь над собой много начальников. В охране он подчинялся только старшому, а в кирне им бы вертел кто ни попадя — тут и десятник, тут и воевода, тут и управляющий, тут тебе и сам владетель, его волшебное долгородие.