Толмач опять посоветовался с сотником, которому беседа явно наскучила.
— Наши воеводы, — проговорил он с явной неохотой, — не желают, чтобы их подручных убивали чужеплеменники, не спросив ни имени, ни чина. Они не считают, что подобное нарушение договора служит поводом для его немедленного и безоговорочного расторжения, но требуют, чтобы владетель Бхаалейна извинился перед ними за сие досадное происшествие.
Фраза была такая длинная и витиеватая, что к ее концу с толмача градом катился пот.
Управляющий на миг прикрыл глаза, пытаясь вникнуть в смысл услышанного. Что за притча? Так полагают безумные ши, будто ат-Бхаалейн нарушил данное им слово, или нет? Если полагают, то… дальше и говорить не о чем, Тауторикса кликать надобно, с дружиной. Если же нет и все ж требуют извинений… тут и воеводы не надобно. Из глубин Раатхаксова сердца, точно из колодезя, поднимался черный, холодный гнев, и казалось — вот еще немного, и выхлестнет он, и дородный управляющий, сбросив груз прожитых лет и набранных пудов, сам набросится на оскорбителей.
Раатхакс неторопливо окинул взглядом щуплого толмача.
— Передай своим хозяевам, смерд, — произнес он величаво, — что Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн называет их лишенными чести. Именем Серебряного закона подобное оскорбление должно смываться кровью.
— О чем там еще толкует этот пузатый урод? — поинтересовался капитан Бобрушков.
Лева Шойфет беспомощно пожал плечами.
— Не совсем понимаю… — замялся он.
— А какого хера? — возмутился капитан. — Они тут что — совсем кретины? Лыка своего зеленого не вяжут?
— Он говорит, что оскорбление, которое мы ему нанесли, должно смываться кровью, — не без тайного удовлетворения процитировал Лева. — Сколько потребуется крови, я не уточнял.
Капитан уставился на надменного Раатхакса.
— Он что — больной? — только и выдавил он.
— По местным меркам — едва ли, — ответил Лева. Он уже усвоил, что может говорить почти все, что захочется, если только выдать эти слова за перевод с эвейнского. Или комментарии к переводу. — Он придворный… в общем, он ко двору местного феодала приписан. Я сейчас попробую поподробнее его расспросить…
Он пустился в дискуссию с посланцем владетеля Бхаалейна, а капитану Бобрушкову оставалось только беспомощно выслушивать многосложные эвейнские слова, сыпавшиеся из Левы, точно макароны с вилки.
— Он вызывает нас на поединок, — внезапно прервавшись, перевел Лева. — То есть не он лично, а его господин с войском. — Он помедлил, прислушиваясь к словам парламентера. — Говорит, что из уважения к себе, а не к нам не станет выводить в поле всю свою дружину, а ограничится равным числом бойцов… чтобы никто не мог назвать его трусом.
— Товарищ военный переводчик, — с трудом переведя дыхание, выдавил Бобрушков. — А вы ему объяснили, что такое БМП?
Лева снова пустился в объяснения, размахивая руками на манер ветряной мельницы. Раатхакс презрительно глянул сначала на капитана, потом на БМП-1, плюнул в траву и развернулся. Его прямая, как палка, спина еще долго маячила перед глазами у ошарашенного Бобрушкова.
Капитан не мог поверить, что местные жители решатся напасть на его отряд, до той минуты, когда ворота замка распахнулись и дружина владетеля Бхаалейна под его родовыми знаменами не вышла торжественным шагом на разводной мост.
Перед началом боя у Калея ит-Велта всегда дрожали руки.
Раньше он довольно долго и безуспешно пытался с этим бороться, сейчас же перестал — в конце концов, колотень прекращалась сразу, стоило только сделать первый шаг в сторону врага. А раз так — то и внимания особливого ей уделять не след. Мало ли кто чем перед сечей балуется. Кто Керуну хвалу шепчет, Энке-одноглазый, тот всегда диев нехорошо поминает, а у него, Калея, руки вот — и что с того?
Вот и сейчас, стоило только Тауториксу потянуть из ножен меч — и не успел еще сверкающий клинок, описав дугу, указать на едва различимую цепочку ши, как дрожь тут же прошла, ровно и не было ее никогда.
Калей тоже достал меч — не торопясь, потому что до ши было еще топать и топать. Жаль, что воевода приказал выступить по-пешему, подумал он, на конях бы в два счета домчали до демонского строя. Видать, крепко запали воеводе в душу шиевы подземные ловушки. Хотя б когда они успели их спрятать под стенами замка?
И, словно в ответ на его мысли, впереди раздался одинокий хлопок, затем еще и еще — и пошли вспыхивать на поставленном огневиками щите алые капли.