По вьющейся меж полями дороге мчалась запыленная дорожная карета гнетущего черного цвета без гербов и геральдических знаков. Лишь по красным полосам на ободьях колес можно было догадаться, что внутри не простые пассажиры. На высоких козлах сидели двое — немолодой молчаливый кучер и коротенький худощавый грум, оба в простых темно-коричневых кафтанах.
Позади к карете был привязан породистый жеребец редкой золотистой масти. Четверка серых лошадей, запряженная в карету попарно, заметно устала, но не сбавляла хода, подгоняемая уверенной рукой кучера. Бежавший налегке жеребец был свеж и игрив, для него длинная дорога была всего лишь приятной пробежкой.
Встречавшиеся на дороге груженые крестьянские повозки испуганно жались к обочине, пропуская экипаж, и простолюдины озадаченно смотрели вслед, не понимая, кланяться им или нет.
Грум с сочувствием посмотрел на уставших лошадей и негромко заметил:
— Их надо менять.
— Доедем до деревни Контрарио, там и остановимся на роздых, — кучер равнодушно взглянул на тяжело дышащих лошадей. — Ничего с ними не станется, и не такие перегоны одолевали. Порода она порода и есть.
Грум беспокойно поежился.
— Ты в самом деле так спокоен или прикидываешься? Меня до печенок пробирает, когда я одно только слово «Контрарио» слышу.
— Послужишь с мое, привыкнешь, — и кучер щелкнул бичом над головами лошадей. Те дружно прибавили ходу.
— Я не слыхал, чтоб маркиз Пульшир был замешан в каких-то скандалах с наместником.
— Он ни в каких скандалах не замешан. — И кучер зловеще добавил: — А вот во всяком другом…
Грум побледнел и испуганно оглянулся на карету. Запыленное оконце позади было пусто, и он, понизив голос, опасливо спросил:
— Крамола, что ли?
Кучер гневно погрозил ему кулаком.
— Помалкивай знай! Не то худо будет! И не тебе одному!
Грум тут же замолчал, судорожно сжимая в руках тяжелый арбалет. Но мало-помалу, глядя на однообразный пейзаж, расслабился и снова заговорил.
— Ты когда-нибудь бывал в замке Контрарио?
Кучер недовольно покосился на него и нехотя ответил:
— Нет. И не хочу.
— Я тоже не хочу. О нем столько жути говорят, лучше туда не попадать.
— И не попадешь, — насмешливо пообещал кучер.
— Но мы же туда едем?
— Это господа туда едут, а не ты.
— Но ведь мы-то с ними!
— Не думаю, что нас кто-то пустит в замок. Он охраняется почище королевского. А ты запросто можешь быть вражеским лазутчиком. И донесешь наместнику, чего не надо.
Грум вскинулся, но, поняв, что его просто провоцируют на ссору, нахохлился, как замерзшая пичужка. С горечью заметил:
— Тебе бы все скалиться, доброго слова от тебя не дождешься.
Насмешливо скосив глаза на грума, кучер осклабился в издевательской усмешке. Грум обидчиво отвернулся, и дальше они ехали уже в полном молчании.
Внутри кареты на мягких сиденьях с подушками неожиданно яркого алого цвета сидели четыре господина, все в черном, будто в трауре. Один из них, высокий молодой мужчина, спал, удобно развалившись на подушках, вытянув ноги и скрестив руки на груди. Длинное тело повторяло все повороты кареты, но господин не просыпался даже при самых опасных кренах, лишь недовольно всхрапывал, когда его голова ударялась об мягкую обивку.
Худой старик, сидевший напротив, презрительно посматривал на него, скривив тонкие губы, но молчал. В руке он держал белоснежный батистовый платок с вензелем, вышитым золотой канителью. Периодически промокал им узкое потное лицо, при этом его пальцы с опухшими суставами сгибались с неприятным суховатым треском.
При очередном всхрапе визави выцветшие от старости голубые глаза сузились от злости; он давно жаждал излить на попутчиков свое недовольство.
— Какого лешего мы поехали в такую даль в черной карете? Здесь же настоящее пекло! — в который раз пожаловался он соседям. Те одновременно посмотрели на него, но промолчали. Тогда он прямо объявил: — Это ваша недальновидность, маркиз!
В ответ сидевший наискосок от него томного вида господин в бархатном черном камзоле с серебряным галуном и бриллиантовой брошью в пышном жабо, с красивым, но порочным лицом, только небрежно пожал плечами.
— Это единственное, что у меня оказалось без опознавательных знаков. Если вы так недовольны отсутствием привычных удобств, лэрд, почему не поехали в собственном экипаже?
Старик ворчливо заметил:
— По той же причине, что мы едем сейчас в этой колымаге — у меня нет экипажей без гербов! И от неудобного сиденья у меня опять разыгралась подагра! Я еле сижу!