Переведя дыхание, Посланник Синода запел уже обычным голосом, смирив свой гнев.
– Здесь, в пещере, скелет непросто сжечь, не касаясь его. Что же делать… Облейте его пока горячей смолой. Но это временно, а потом… нужно залить его расплавленным металлом, после чего всю пещеру следует завалить. Капитан, встаньте здесь на ночь стоянкой, охраняйте вход. А наутро проверьте деревню, все ли тела сгорели там целиком. Если нет – не трогайте, с ними потом разберёмся. И да, ежели из лесу явится та девочка, ни в коем случае не отпускайте её до моего возвращения. При ней остаётся некий предмет из этого тоннеля, который тоже следует уничтожить. Но даже не вздумайте позволить своим псам каких-нибудь грубостей по отношению к ней! Вам ясны приказы, сэр Тарбис?
– Всё будет исполнено в точности.
Капитан приложил кулак к груди, покорно кивнул, развернулся кругом и вылез через разлом наружу.
Бросив последний взгляд на чёрную дверь и полскелета под ней, Посланник Синода тоже покинул пещеру, вслед за капитаном.
Глава 8
«За что ты хочешь убить меня, Тания?»
Тания неслась по лесу. Она не выбирала ни направления, ни цели, не пыталась спрятаться или запутать следы. Просто бежала, куда глаза глядят, пока не выбилась из сил. В итоге она оказалась у берега небольшого ручья. Ручей, по счастью, был ей знаком.
«Не заблудилась… – пронеслось в мыслях. – Найду дорогу обратно.»
Только зачем ей обратно, в эту мёртвую деревню? И Йед… что за дубина!
Несмотря на обиду, в глубине души она понимала: слова брата, пусть и сказанные в приступе безумства, в чём-то правдивы. Именно её действия в той пещере привели к тому, что случилось. Но откуда ей было знать, с какими грозными силами она имеет дело? Она ведь не желала никому зла. Но желала иль нет, а результат всё равно один. Вот отчего ей теперь так плохо. И это жестокая правда, что её сожаление не вернёт к жизни родителей. Не вернёт никого…
По щекам потекло что-то горячее. Слезы? Не бывать этому! От бессилия она упала на колени, в траву, и зло заколотила кулаками по земле.
Утеревшись, она огляделась. Смеркалось, а значит вернуться к деревне засветло не успеть. Неужели придётся ночевать в лесу? Дело принимало скверный оборот, потому что ночью здесь могли рыскать дикие звери, а никакого оружия у ней не было.
Впрочем, с собой она всегда носила кремень, когда-то подаренный братом. Тания с облегчением нащупала вещицу в складках одежды – не потерялся.
В руке оказалось два предмета, повязанные на одном кожаном шнурке: кремень и стальное кресало. Подарком, по правде, было последнее: Йед сам однажды отковал его в отцовской кузне. Кремень лишь прилагался к нему по необходимости, однако именно он так Тании нравился. Он ведь как настоящий драгоценный камень, не то что глупая железяка! Края острые – в случае чего, сойдёт и за кинжал… Но почему бы по прямому назначению его не применить?
Вскоре в лесу разгорелся костёр.
«Йед всегда меня оберегал… – подумалось ей. – И теперь оберегает.»
Тания ещё раз опасливо осмотрелась. Стемневший лес начал уже гукать и свиристеть обычными для него жутковатыми голосами, но никаких зверей – хищных или нет – так поблизости и не появилось. Если они тут и были, то она их уже распугала, пока собирала хворост. К ночи даже ветер стих, а травинки застыли под кронами, как замороженные. Тихо поскрипывали деревья над головой, перебиваемые треском молодого костра, а неподалёку журчал ручей.
Но что это? Только сейчас – при свете огня – она заметила, что берега ручья заросли не просто травой. Неужели глаза не обманывают? Там ведь те самые ночные цветы!
Она внимательно пригляделась и заметила такой же цветок, что распускался совсем рядом. Тотчас его сорвала – махровый полушар размером с её кулак. Если она не обозналась, то цвет лепестков должен быть тёмно-синим – хотя сейчас, при багровом свете костра, он казался вовсе чёрным. Каждый лепесток усеивали мелкие серебристые пятнышки, которые сливались местами в скопления без определённой формы и размера. Они чем-то напоминали звёздное небо, только звёзды такой красоты увидишь разве что во сне…
Вот почему в народе эти цветы звали «Сон Шамины».
– И не страшно тебе цвести по ночам, – прошептала Тания цветку. – В такой глуши!
Сон Шамины раскрывался с первыми звёздами, цвёл до утренней зари, а день проводил невзрачным бутоном. Как раз теперь наступало время его пробуждения. Цветок этот был очень редким, рос лишь в дикой природе, и потому высоко ценился некоторыми торговцами, которые на него буквально охотились. Но красивейшим цветком на свете Сон Шамины считался вовсе не за крупный размер и не за редкую окраску. Не совсем за неё…