Трувар прислушался. В зарослях гудело, жужжало, пчела пронеслась близенько, на задних лапках желтые пушистые грузики, успела уже с утра набраться, труженица. Сверху затрещало, белка шмыгнула в дупло, притаилась. Лес просыпался, дышал свежестью, весенней прохладой, напитавшись утренними росами.
- Тихо!
Замыкавший цепочку идущих, Трувар резко остановился, замер, по правую руку разросшийся вокруг исполинского дуба малиновый куст едва заметно качнулся, зашуршало, стихло. Лук медленно сполз с его плеча, пальцы вцепились крепко, судорожно, вытянул из колчана стрелу, железный наконечник темный, угрожающий, твердо зажал в кулаке.
- Что там? - Рахдай обернулся, спросил с нетерпением.
- За нами кто-то следует.
- Брось, - подключился Станевук, - я ничего не слышу.
Северянин не отводил пристального взгляда от ствола дуба, шуршало оттуда, в этом он не сомневался. Напряженный, сосредоточился, вскинул лук, наложил стрелу, прицелился, мускулы взбугрились, на шее проступила голубая венка, интенсивно забилась.
Не шевелясь, вздохнуть страшно, Берегиня на мгновение прикрыла веки, вжавшись в ствол дерева. Толстая шершавая кора больно царапала нежную кожу, сердце ухало о ребра, рвалось из едва прикрытой серебряными локонами, нагой груди, перепуганной пташкой, отдавалось грохотом в ушах.
Хруст ветки ударил по острому слуху Берегини, вздрогнула, охотник близко, напряглась.
- Идем, Трувар, - крикнул Батур, - то, видать, заяц в кустах.
Северянин не дрогнул, не обернулся, его тянет, зазывает неведомое, медленно двинулся к дубу. Наконечник стрелы слегка подрагивал, натянутая тетива в любой момент пошлет смерть в выбранном направлении.
Тихонько хлопнуло, стрела сменила угол. В двух шагах от дуба в малине взъерошился куст орешника, зеленые пальцы задрожали, теребя листву, дрогнули, выплюнув серый ком. Трувар поджал губы, вздернул лук кверху, отпрянул, даже ногу поднял, не то снесет ненароком выскочившее с перепугу. Русак, глаза выпученные, трясется, уши прижаты, шмыгнул под массивной ступней, только пушистые пятки сверкнули.
Ярек хохотнул:
- Жуть берет, ух, зверюга! Вылупился косой, аж мороз по загривку!
Все дружно заржали. Трувар промолчал, стрела и лук вернулись на прежние места, прищурился, всматриваясь в чащобу.
- Еще близко к людям, звери покрупнее редко подойдут ближе, - сказал Батур, - идем, здесь ловить нечего.
Шаги постепенно отдалялись, шуршало, топало приглушенно. Берегиня осторожно вынырнула из укрытия, сердце продолжало неистово колотиться в груди. Широкие спины чужаков мелькали среди деревьев, почти все из охотников знакомы, не редко наблюдала, как затравливают кабанов, не вмешивалась, зная, что людям недостаточно пропитания, убивают, чтобы самим выжить, но не тот, что целился прямо в нее, этого прежде не видела. Что-то в незнакомце неотвратимо притягивало: пронизывающий насквозь взгляд синих глаз, золотые локоны, вьющиеся, непокорно падающие на широкие, могучие плечи, прямой нос, волевой подбородок. Что-то внутри шевельнулось, из груди покатилось в живот, сжалось. Берегиня поморщилась. Это неестественно, незнакомо, трепетать при виде человека еще не доводилось, чувство странное, но, почему-то приятно.
Хозяйка Леса встряхнула головой, назойливые мысли прочь, нечего жужжать, как мухам. Внезапно замерла, вздрогнула от догадки, все косточки разом прошибло ледяным, острым, на лбу выступили бусинки пота. А ведь охотники идут в направлении Врат! Великий Род, что если чужак тот самый Хранящий Тень, что бережет сокрытый ото всех Ключ? Бежать! Остановить! Немедля!
Застонала, личину менять всегда больно, мучительно, молода еще, привыкнет. Выбралась из кустов, грохнулась оземь, мелкие листики взметнулись, легкими бабочками поплыли вниз обратно. Треснуло, зашипело, спина выгнулась кривой дугой. Собраться, побыстрее выпустить зверя в мир смертных, как всегда, не мешкать. Кости хрустнули, полезла серебряная шерсть, миг, поднялась медведицей, в глазах по два зрачка, горит зеленое пламя, вгляделась в тропу, следы свежие, не трудно проследить за оставившими их людьми.
Берегиня встряхнулась, шерсть на загривке встала дыбом, повела кожаным носом, храпнула. Зверю распознать проще, запахи тянутся, рисуют образы, глаза духа видят по иному, лес полон искр Прави, туман Нави тянется низехонько, все в Явь пальцы сунет, да недотягивается.
Опустив морду, сереброликая зашагала в след охотникам. Мощные лапы быстро и бесшумно ступали, почва, засланная ковром прошлогодней опавшей листвы, глубоко проминалась. Тонкие стебельки сочной зелени, нашедшие лазейки в хрустящем покрове, поднимались следом, притоптанные, но несломленные, как от неуклюжих человечьих ног.
Догнала чужаков на полпути к Вратам Нияна. Приготовилась, замерла в отдалении, если не свернут с тропы - смерть, разорвет в клочья, прийдется. Напряглась выжидая.
Охотники остановились, переговариваются, крупный, черноволосый тыкнул пальцем в сторону, свернул, остальные пошли следом. Забредя глубже в чащу, затаились, оружие на изготовке.
Берегиня следовала неотступно, мало ли, авось взбредет в дурные башки вернуться на проклятую тропу. Чужаки спрятались, она тоже замерла в недосягаемости людских глаз, принюхалась. В ноздри ударил сильный запах кабана, яростного, налитого молодой силой. Образ вырисовался своеобразный, тонкими нитями улавливаемых струй воздуха: зверь в кустах жимолости, похрюкивает, пятак в земле, корни подрывает, чавкает. Запах исказился, кабан учуял опасность, к поту примешался мускус страха и раздражения.
Вдруг охотник с пышными светлыми кудрями, прицельно метнул небольшой камень в сторону жимолостных кустов. Испуганно завизжало, гаркнуло, звук перешел в вопль дикого бешенства, эхом разлетелся в стороны. Огромный кабан, глаза красные от дурной крови, кривые клыки наружу, шерсть дыбом, метнулся из укрытия. Дрожа всей тошей, храпя тут же пошел в наступление.