- Остынь, Викар! - крикнул северянин, хватая под уздцы его коня. - Прибереги пыл, еще пригодится в Изборске! Слышишь? Остынь говорю!
Прекрасно зная горячий нрав народов земель, покрытых снегами и льдом, он преградил воину путь, свободной рукой сделав Яреку знак молчать. Искры негодования, брошенные в огонь ссоры бесновались, грозя распалить полымя ярости до небес, малейшее дуновение ветерка дурных слов и до Изборска доберутся не все.
Викар помедлил, взгляд высекает, мечет молнии, но кулак с зажатой рукоятью расслабился, здравый смысл возобладал над безрассудной вспыльчивостью. Отступая, он зарычал как волк, у которого отбили добычу, сплюнул, отвернулся. Брань, смачные ругательства вертелись на языке, смолчал.
- Ежель впредь меж кем ссора будет, тому с нами пути нет, - гаркнул Трувар. -Ясно?!
Повисло долгое молчание. Трувар спрыгнул на землю, повертел головой.
- Заночуем, осмотримся, с рассветом поскачем дальше. Станевук, сыщи гожее место. И не пол слова о... нечисти, довольно и того, что заплутали... в трех березах.
Сумерки незаметно сгустились, свет рассеялся в полумраке. Лес запел колыбельную сверчковым стрекотанием, над головами заухал филин, хлопнули мощные крылья, подняв птицу в воздух. Конные спешились, Станевук быстро вывел на крохотную полянку. Со всех сторон шуршало, скреблось, взрыкивало. Воины, привычные к любым трудностям, озирались, настороже всегда, а сегодня и тем паче. Гадостное, неведомое заползло, шевелилось где-то внутри тревогой, пугающей и раздражающей одновременно.
Трувар привязал коня к шершавому стволу в стороне от прочих, похлопал по толстой холке. Молодой дуб поскрипывал ветвями над головой, меж сочной листвой вошкается, хрумкает. В центре поляны ярко вспыхнуло, золотые, жаркие лепестки дрогнули, потянулись, желая лизнуть небо. Станевук подбросил в костер ветку, пламя взвилось, плюнуло искрами.
Рассредоточившись, путники готовились к ночи. Трувар подошел к костру, неистовый, жаркий вертеж огня завораживает, не отрывая взгляда, на серьезном лице пляшут отблески, громко скомандовал:
- Ярек, Грегер, Хакон, Кнуд, вы пойдете со мной. Пока еще хоть что-то разглядишь, осмотримся. Вдруг и впрямь что кругами водит, выясним. Остальным не разбредаться. Олеш - в дозор.
Ярек пошел нехотя, что за дурость в полутьмах лазить по чащобам.
Лес приветствовал затишьем, зверьки попрятались, дневных птиц не слыхать до утра. В глубь шли настороженно. Справа шмыгнуло, пушистый рыжий хвост мелькнул, скрылся в кусте орешника.
Вскоре забрели далеко от стоянки. Ничего странного, лес как лес, пятерка во все глаза высматривала признаки, приметы, ничего, все как должно быть, ни странного, ни настораживающего.
Ярек бормотал себе под нос брань, ворчал, насупился. Шагал первый среди остальных, вглядывался в темно-зеленый мрак, следопыт же, охотник, так ему и надо. Вдруг что-то белесое мелькнуло справа, затих, ноги понесли сами к видению. Как только глаза различили мелькнувшее, он резко встал, словно одеревенел, стопы пустили корни в мшистую почву. Челюсть отвисла, лицо вытянулось, левый глаз задергался, как рыбешка в сетке.
- Что у тебя там? - в нетерпении спросил Трувар, обошел недвижного охотника, споткнулся, замер.
Неземной красы творение Рода восседало на массивном покатом валуне.
- Это что, девка? - выдавил Хакон из туго сжавшейся глотки. Высокий, худощавый, он маячил, высунувшись из-за спины северянина, бледно-карие глаза похотливо шарили, пожирали незнакомку.
Повисла мучительная тишина, даже сверчки смолкли, воздух уплотнился, напитанный гнетущей тяжестью. Берегиня не шелохнулась, руки сложены на коленях, подбородок вздернут. Изумрудный взгляд медленно скользнул по одной вытянувшейся мужской физиономии, челюсть висит, сейчас слюни потекут, чуть ни поморщилась, затем по другой, остановилась на синеглазом. Серебряный водопад локонов каскадом струился по ее гибкой спине, плечам, щекотал поясницу. Вздрогнула, грудь упругая, налитая, выпятилась, розовые бутоны сосков дерзко вздернулись, встали торчком. Хакон звучно сглотнул.
Берегиня поерзала, пухлые губы задрожали, что-то надо сказать, да как? Речь людскую слышать слыхивала, а вот молвить не доводилось. И нет, хоть бы от нечисти нахваталась, та почти вся по людски толковать может. Что ж, хорошая мысля приходит опосля. Уж сейчас корить-то себя не в пору, иные нынче заботы. Надо как-то навязаться, помоги Род, самой тяжко.
- Кто ты, дева? - благоговейно выдохнул Кнуд.
Обойдя застывших он растопырил дрожащую пятерню, как женихающийся глухарь хвост, запустил в густую черную шевелюру. Тут же шумно потянул носом, принюхался, как кабан к желудям. Широкие ноздри дернулись, увеличились, подойди ближе к незнакомке, уловил бы тонкий запах весенних трав, ягод, чистого ручейка.
- Боги, она ж... голая! - выпалил Грегер, вытянувшаяся шея, как у гуся, и без того длинная, грозила переломиться, в бледно-серых впалых глазах заплясали похотливые искры.
- Чего уставились? - рявкнул Трувар, сам с трудом отвел взгляд от обнаженных прелестей. - Она ж до смерти напугана!
Быстро стянул с плеч кожаную куртку, шагнул к девушке, та дернулась, как от удара, острое желание вскочить, убежать подальше, мощными тисками сдавило грудь, удержалась.
- Вот, - Трувар протянул куртку, глаза так и тянутся к выпуклым холмикам, с розовыми вершинками, - прикройся.
Берегиня чуть подалась вперед, руки на месте, голова приклонилась набок, сощурившись, вглядывалась в могучего, широкоплечего человека, тихонечко, будто пробуя на вкус, выговорила:
- При-кройся.
- Трувар, ты че творишь? - зашипел Кнуд, неистовая, нахлынувшая безудержной волной, похоть сотрясла напрягшееся тело воина, - Боги снизошли к нам щедростью своей! Если хочешь будь первым, мы и после не побрезгуем!