- Ты как здесь...
Слова застряли во внезапно пересохшем горле, жадный взгляд скользнул по нагому телу Аветты: каскад серебряных волос, расплескался по хрупким плечикам, стекает вдоль спины, почти касается земли, почти не скрывает манящие очертания стройной фигуры, пышность упругой груди, округлость бедер, треугольник курчавых завитков промеж ног.
Трувар сжал челюсти, желваки заиграли на скулах. Мотнул головой, лук, стрела и колчан полетели на землю. Сняв на ходу рубаху, он приблизился к девушке, та не шелохнулась, гордо вздернув подбородок, изучающе, бесстыдно она смотрела на него, в изумрудных глазах плясал огонь.
- Да что ж с тобой не так то, - хрипло выдавил северянин, быстрым движением натянул рубаху на Аветту.
Берегиня утонула в широком одеянии. Свиснув до колен, ткань прикрыла ее наготу, но кипучее желание успело опалить Трувара, стена выдержки рухнула, как прогоревшая потолочная балка. С диким рыком, поддавшись искушению, он потянулся к прелестнице, властно обхватил ее затылок одной рукой, принудил запрокинуть голову, другая легла на спину, притянул, прижал девушку к твердой, будто из камня, груди, губы приблизились, жадно завладели нежным розовым ртом.
Сладкая дрожь сотрясла девичье тело. То людская слабость, неиспытанная, сладко-щемящая. Человечья плоть откликнулась на древнейший зов, пробудилось потаенное, жар проник в кровь. Возбуждение, как бурный поток в горах после дождя, рванул, разлился рекой огня. Текучее полымя заструилось под кожей, стекаясь к низу живота, превратилось в болезненную пульсацию, ослабевшие ноги подогнулись. Устояла не сама, подхватили сильные руку, прижали теснее. Ладошками уперлась в твердое, горячее, широкое. Светлые завитки защекотали кожу, пальчики согнулись, запутались в густой поросли на мужской груди. Из недр бухает, задыхаясь прильнула теснее.
- Трувар!
Северянин замер, внезапный оклик обрушился на его голову ведром родниковой воды. Отпрянул, взгляд затуманенный вожделением блудил, как впотьмах, пока не наткнулся на вопившего.
Ярек стоял в пяти шагах от незадачливой пары, светлые глаза потемнели от едва сдерживаемого негодования, поза напряженная, кудри взъерошены, сейчас пойдет с кулаками.
- Для вас, пришлые, совсем ничего святого нет? - выпалил он прежде, чем обдумать.
Гневные слова, брошенные в лицо, как плевок, моментально отрезвили Трувара, поспешно отодвинулся. Берегиня пошатнулась, ноги ватные, без опоры чуть не плюхнулась на мягкое место. Буря эмоций распирала грудь, чувства смешались, непонимание перешло в смущение, быстро сменилось раздражением, переросшим в неописуемую ярость.
- А тебе, что за дело? - рявкнул северянин, кулаки сжались до белизны костяшек пальцев, будь в ладонях камни - раздавил бы в мелкую гальку. - Ты кто таков, чтоб мне разрешения испрашивать, чего делать, а чего нет?
- Да ты ослеп, что ли? Не видишь кто перед тобой? На чью непорочность посягаешь?
Нелепость вопросов осадила пыл Трувара, хмурясь, он оглянулся на девушку, окинул быстрым взглядом с головы до ног, желваки сильнее заиграли на крутых стиснутых скулах. Синие глаза потемнели, как штормовое небо. В ней крылась загадка, нечто необъяснимое читалось в облике, и это бросилось в глаза еще при первой встрече. Видимо Ярек знал больше него, в памяти всплыл образ двух человек у костра, сидящих рядом, странные жесты, шепот. Ревность острой иглой кольнула сердце.
- И кто же она? - оправдываться, говорить о том, что не собирался прикасаться к девушке, что внезапный порыв толкнул на опрометчивый поступок, северянин не собирался, он мужчина, воин, а значит берет, что пожелает, пусть каждый так думает, а истинные чувства нужно прятать как можно глубже.
- Да это же...
Закончить Ярек не успел, властный окрик Аветты, со слышимым нечеловечьим рычанием, взметнувшийся к шелестящим листвой верхушкам деревьев, оборвал начавшееся признание.
- Молчи!
- Молчать... о чем? - Трувар сощурился, в ушах так и звенит хриплый рык вплетенный в нежный голосок.
Ярек замялся, глаза упер в землю, переминался с ноги на ногу, лихорадочно соображал, что придумать и, наконец, выдавил:
- Что... она... что она девица еще... нетронутая.
- Что за нелепость, - зашипел Трувар, подскочил к Яреку, заговорил так, чтоб было слышно только ему. - Серьезно? Взбеленился из-за целомудрия едва знакомой девицы? Почем знаешь? Сама тебе поведала? Для себя хотел? Вы, русичи, народ...
Трувар резко умолк, заморгал часто-часто, будто пелена с глаз спала. Повисла гнетущая недоказанность.
Невдалеке вдруг зашуршало, из кустов шмыгнуло серое, юркое. Аветта вздрогнула как от удара, вырванная из плена человечьей слабости. Русак, дернув пушистым хвостиком, проскакал мимо. Она проводила длинноухого долгим взглядом, обернулась к спорившим.
- Дурость, - голос Трувара смягчился, растопыренной пятерней провел по спутанным волосам, тяжело выдохнул, - ничего не сталось... такого. Не за что мне оправдываться. - Покосился на Ярека, пробубнил, - Да и перед кем?
Резко крутанулся, подхватил с земли лук, колчан, на девушку не глянул, не решился, широкими шагами поспешно бросился к стоянке.
Дружина проснулась, Трувар застал воинов за сборами. Хмурый, молчаливый, буркнув на ходу вернувшемуся из леса Яреку: "Она на твоем попечении", резво оседлал коня, поравнялся с готовым выдвигаться дальше Синевусом.