Ререк понимающе хлопнул брата по плечу, неприятная тема, продолжать не стоит.
- Куда идем, Славень? - окликнул он старосту.
- Известное дело - в баню. Попаритесь с дороги, венечки дубовые по спинам походют, недуги, да усталости сымут. У русичей без бани никуда. Что за русич, коль доброй баньке не рад.
Братья переглянулись, что ж баня, так баня, с чего-то начать стоит. У вольного народу причуд много, ко всему привыкнешь, освоишься со временем. За одно поглядеть, узнать, чем живут здешние.
- Добрый знак! - Трувар вскинулся, ткнул в небо.
Высоко, раскинув в стороны крылья, задевая кончиками серовато-бурых перьев прозрачную синеву, парил сокол. Ворон, преследовавший северян до самого дома старосты Хатибора, из поля зрения выпал. Возможно горделивая птица прогнала вестника смерти, падальщик отправился восвояси. С души Трувара будто тяжесть спала, глупость, всего лишь черная птица, а так зацепила. Он облегченно вздохнул, словно нога, попавшая в охотничий капкан, высвободилась.
- Что скажешь? - Хатибор глядел в спины удаляющимся братьям, дверной косяк впился в костлявое плечо сквозь просторный рукав льняной рубахи. Он тяжело оперся о грубое дерево, скрестив на груди руки, в худощавом теле напряжение, твердость. - Верно ли поступаем?
Собеседник молчал, старосты разошлись, на крыльце остались хозяин дома и кузнец. Хмурясь, он так же не сводил изучающего взгляда с северян, душу гложили сомнения.
- Чего тих? И на вече чернее грозовой тучи сидел, думал, встанешь, из тебя молнии полетят.
- Какой ответ от меня слышать хочешь? - голос Батура густой, вдумчивый. - Зачем вообще мое присутствие понадобилось на вече? Я - кузнец, ко власти не касаем, не по мне рубахами меряться, да у кого больше выяснять.
- Э-э, нет, Батур, - щелкнул языкам Хатибор, - полно хорониться! Ум у тебя острее мечей, что из кузни выходят, люди тебя уважают, детям в пример ставят, Ладко, поди, как к божеству относится.
- Так я ж тятя его! - хохотнул кузнец.
- Ничего-то ты не видишь! - покачал головой староста.
- Что ж, правда твоя, - лицо Батура вновь стало серьезным, - но к северянам надобно приглядеться. Думаю, толк выйдет, родная кровь в жилах взыграет, а мы подсобим при необходимости.
- Боюсь "необходимости" избежать не выйдет, - тяжелый вздох вырвался из старческой груди, невидимым камнем ударил по сердцу кузнеца.
- Значит, такова воля богов...
Глава 3
Черные крылья отбрасывали мрачную тень на сгустившийся лес, ворон кружил над огромным старым дубом, единственным, выделявшимся среди древесной массы величественным ростом. Темные глазки бусины всматривались в чащобу, стараясь что-то разглядеть сквозь густые кроны деревьев, шелестящих молодой сочной листвой.
- Никак Гавран вернулся.
На одном из самых толстых дубовых стволов сидел маленький старичок, с пол человека ростом. Небольшие черные миндалевидные глазенки хитро зыркают из-под косматых бровей, короткий нос упрямо вздернут, уши заостренные, прижаты, тянутся к выси. Сухая, ловко скрепленная в переплетении листва ненадежная, но какая-никая одежка, седые пряди волос взлохмачены на голове, макушку покрыл густой коричнево-зеленый мох с тонкими прутьями и веточками, скрученные, по виду гнездо, залетай птичка, да выводок высиживай.
- Что это он крутится? - старичок поднял руку к лицу, приложил ко лбу в виде козырька, отгородившись от угасающих вечерних лучей, слепящих даже в предзакатное время.
- Он нас не видит, - раздался мелодичный девичий голос, тонкий, как весенний ручеек.
Крепкая нижняя ветвь дуба, служила мощной древесной рукой, держа юную нагую девушку, та полулежала, спиной опершись о главный ствол. Серебряные густые локоны, волнами ниспадающего каскада, рассыпались на покатых плечах, легли на упругие груди, едва скрыв розовые бутоны сосков, изгиб стройной талии улавливался в длинных лежащих продольно волосах, соскользнувших с живота, округлые бедра остались не прикрыты.
- То правда, лета давно отняли остроту его видения, - леший покачал головой, перегнулся, склонившись. - Безделица с тобой?
- Со мной.
Сереброволосая повертела в руках полую тоненькую палочку, всматриваясь в крохотные дыры, рассыпанные вдоль шершавой поверхности.
- Подуди, да погромче.
Хмыкнув, девушка легким, незатейливым движением поднесла дудочку к губам, тонкие, гибкие пальцы легли на выделанные отверстия, подула. Воздух плавным потоком вышел из напряженных легких, скользнул вдоль инструмента и вырвался на волю протяжными мелодичными звуками.
Кружившая в небе птица едва заметно дернулась, оставшийся чутким, в отличии от зрения, слух уловил посланные вибрации. Мощные крылья сменили угол полета, поймав вихрь воздушных потоков, ворон пошел на снижение.
- Хвала Роду, слышит старая птица, - в спокойном голосе старичка улавливались нотки радости.
- Пригодилась безделица, хоть и твердил ты не брать ничего человечьего.
- И нынче твердить стану - всё людское - худо!
- От чего же? - девушка передернула плечиками, дудочку в руках вертела мечтательно, любовно разглядывала. - Дивные звуки выходят из этой тростинки. Я давно заприметила у реки человека, он часто приходит, у берега садится, и дует в эту... штуку...
- Ты же знаешь, к реке ходить - худо, - пробурчал леший, вычленив из сказанного лишь то, что ему не понадобилось. - Люди не должны видеть тебя в таком обличье.
- Худо, худо, - передразнила Берегиня, - все тебе худо! С медвежьей личиной вовсе не схоронюсь! - буркнула она, потянулась за мешочком на маленьком суку, сплетенным из сухих трав.