— Как я могла так думать? Он же мой старый друг, а не любовник?
— Может, и не любовник, но, безусловно, гораздо больше, чем просто друг. — Адам мягко встряхнул ее. — Я всегда любил в тебе честность, Дана. Ведь он нужен тебе больше, чем ты признаешься себе.
Дана резко отпрянула, уронив его чашку с перил вниз.
— Черт возьми, — тихо выругалась она, наклонившись, чтобы увидеть разбитую чашку. — Нет, — быстро ответила она на вопрос, а затем более медленно: — Не знаю. — Но в душе знала, что он был ей совсем небезразличен. Они с Питером принадлежали друг другу, и это было понятно только им двоим. У них был свой язык, свои интересы, и ни время, ни расстояние, ни ее замужество, ни его работа не могли разрушить эту связь или разделить их. Дана скрестила руки и задумалась, до чего она слепа. Питер был не просто другом или человеком, которому она поверяла свои тайны, он был человеком, которого она любит.
Она повернулась и посмотрела на погрустневшего Адама и, подбирая слова, заговорила:
— Я совсем не соображала последние шесть месяцев, как будто отключилась. Вся моя энергия, все мое внимание были сосредоточены на Уэллесе и рисовании, и очень многое я принимала как должное. Ты сделал для меня все, включая, — она неохотно улыбнулась, — то, что ты был потрясающим любовником. Ты сделал из меня новую женщину.
— Но? — Адам печально смотрел в сад, как будто уже знал ответ.
— Но мы стали парой, правда? Понадобилось, чтобы Питер написал мне все черным по белому, чтобы я наконец остановилась и подумала о нас и о том, кто мы друг другу.
— Мы те, кто мы есть, Дана. Тебе этого не достаточно?
— Было достаточно, — призналась она, — но теперь не знаю.
— Мы были очень счастливы. Разве этого мало?
— По-моему, да, — медленно ответила она, откидывая волосы со лба.
— Зачем что-то менять? Письмо Питера так тебя огорчило? Ты хочешь изменить свою жизнь только потому, что он изменил свою? Что ты хочешь ему доказать? — Голос Адама срывался, словно от боли, и Дана попятилась, удивленно глядя на его побелевшее лицо.
— Это совсем не то. Я говорю о нас с тобой, а не о Питере. — Бриз пролетел над садом, сдувая листья с деревьев. Вдалеке над океаном луна освещала воду, обозначив серебряную дорожку от берега к горизонту.
Адам словно замер. Его лицо было встревоженным, но решительным, когда он наконец повернулся и, глядя ей прямо в глаза, мягко сказал:
— Не лги, Дана, ты любишь его? Письмо помогло тебе понять это, правда?
— Да, — подтвердила она.
Дана переминалась с ноги на ногу. Она испытывала неловкость и не знала, что сказать Адаму, но, внезапно почувствовав одиночество, стоя с ним на веранде, она импульсивно вздохнула.
Адам протянул руку и легонько провел пальцем по ее щеке. Его лицо было печальным, и он как-то сразу постарел.
— Я всегда знал, что настанет этот момент, но сейчас, когда он настал, хочется повернуть время назад. Мне будет не хватать тебя.
— Не говори этого. Господи! — Дана обвила руками его шею и залилась слезами. — Я люблю тебя. Ты вернул мне жизнь.
— У тебя и так все было в порядке. Только искала ты не там, где надо. Что будешь делать теперь?
— Я еще не думала. — Голос Даны дрогнул, и она отвернулась, чтобы он не мог видеть ее лица.
— Ты ведь хочешь еще иметь детей, правда? — Дана искренне кивнула. — Рано или поздно ты захочешь вернуться в Нью-Йорк. Ты не можешь прятаться здесь всегда. Ты ведь это тоже понимаешь? — Она снова кивнула, опустив голову. Его голос был ободряющим и нежным, и он продолжал: — Ты всю жизнь искала такую любовь, которая ответит на все твои вопросы и целиком заполнит жизнь, и теперь ты знаешь, где она.
— Дорогой, — прошептала Дана.
— Не сейчас, но скоро ты захочешь уехать от сюда.
— Я не хочу тебя терять.
— Никогда не потеряешь.
Они молча смотрели друг на друга. Бородач нежно поцеловал ее в лоб, Дана протянула ему руку, но он отвернулся и исчез. Она услышала, как закрылась входная дверь, и через несколько минут — шум мотора его джипа, уезжающего прочь. Женщина подняла голову, думая об Адаме и Питере, пытаясь увидеть звезды, но небо было темным. Луна зашла за тучу, серебряная дорожка исчезла, и только плеск волн о пустынный берег нарушал тишину.
20
Ветер гулял вокруг фермерского домика, сметая сухие листья на лужайке. Рядом с Даной сидел черно-белый сеттер и с любопытством поглядывал на нее, виляя хвостом. Она подняла тяжелый молоточек и отпустила его. Громкий звук был слышен во всем доме, но никто не ответил. Ожидая, пока откроют дверь, Дана стояла на пороге, поднятый воротник шубки защищал ее от осеннего холода Она протянула руку и потерла маленькую медную табличку рядом с дверью, где было написано "Натаниэл Фримонт и его жена Джеруш"