Мистер Медведь, сегодня вы – мой герой.
За ним следует Хлоя.
Уже почти четыре, когда нас наконец отпускают на целый день. Эффект от детеныша с добавлением КБР только начинает ослабевать. Хлоя соединяет свою руку с моей, когда мы выбегаем из салона, и ее лицо расплывается в довольной ухмылке.
– Каков вердикт?
– О, капитан, мой капитан! Я больше никогда не буду сомневаться в вас.
– Не за что. – Она смеется. – А теперь, может, мы пойдем найдем что-нибудь поесть? Я умираю с голоду.
– Кажется, у меня есть идея...
Десять минут спустя мы находимся в домашнем кинотеатре Локвудов, лежим на двух кожаных креслах и с трепетом смотрим на пятнадцатифутовый телевизор. Он настроен на галактический режим; море планет и созвездий плывет по экрану в медленном параде форм и цветов. Приглушенный свет создает впечатление, что вы парите в космосе среди звезд.
– Боже мой, какое вкусное печенье, – стонет Хлоя, откусывая кусочек. – Где, говоришь, ты их взяла?
– Патриция. Работает на кухне. Умеет обращаться с миксером.
– Как это возможно, что ты в этой семье всего пять минут, а персонал уже относится к тебе лучше, чем ко мне? За двадцать лет жизни в качестве падчерицы герцога Хайтауэра я ни разу не получала домашнего печенья с доставкой в номер.
– Как будто ты регулярно ешь печенье? – Я фыркнула при этой мысли. Насколько я могу судить, диета Хлои состоит из равных частей таблеток и выпивки, а также иногда салата для пропитания.
Она ухмыляется.
– Туше.
– Эй, могу я спросить тебя, о чем-то вроде неуместного вопроса?
– Неуместный вопрос – это мой любимый вопрос.
– Ты помнишь свою жизнь до того, как Октавия вышла замуж за Лайнуса?
– Не очень. Мне было всего около четырех лет. – Она вздыхает, вспоминая. – Картер помнит больше, чем я – возможно, в ущерб себе. Ему было около восьми, когда они поженились.
– Почему в ущерб себе?
– Скажем так, есть причина, по которой Картер не верит в брак или долгосрочные обязательства. Выросший в доме с двумя родителями, которые ненавидят друг друга, не очень-то внушает веру в моногамию как выбор образа жизни.
– Каким был твой отец? Твой биологический отец.
– Честно? Из того, что мне удалось собрать, он был своего рода мудаком. Проиграл большую часть своего трастового фонда, был лишен фамильного титула, и в конце концов, однажды ночью, возвращаясь домой пьяным из казино, намотал машину на дерево, оставив Октавию одну с двумя маленькими детьми, которых нужно было растить в одиночку, и с нулевыми перспективами содержать себя.
– И все же, каким-то образом, она заполучила принца.
– Я скажу одно за свою мать: она не принимает отказов. Никогда. До замужества в семье Торнов она была никем. Незаконнорожденная дочь стриптизерши, которая соблазнила женатого лорда, думая, что получит его состояние. Вместо этого она получила Октавию – которая, будем честны, даже в младенчестве была скорее наказанием, чем благословением.
– Октавия была незаконнорожденной? Ни хрена подобного.
– Это правда. Почему, по-твоему, она так тебя ненавидит? – Хлоя подняла брови. – В тебе она видит себя.
– Ой. Пожалуйста, не оскорбляй меня так.
– Нет, нет, я не сравниваю ваши личности. Я просто имею в виду... ты представляешь все, что она стремилась оставить позади. Она смотрит на тебя и видит жизнь, которую предпочла бы забыть. Вся борьба, через которую она прошла, превратив себя из нечистокровного выродка в жену лорда, из вдовы в герцогиню... а теперь, возможно, в самую влиятельную женщину в стране. А скоро может быть и королевой-консортом.
– Ого.
У меня голова идет кругом. Странно думать о том, что у нас с Октавией есть что-то общее. Еще более странно думать о ней в моем возрасте – молодой, уязвимой, отчаявшейся. Я всегда считала, что она выскочила из утробы матери с этой своей холодной, расчетливой улыбкой.
– Лайнус был хорошим отчимом? – спрашиваю я. Я даже не уверена, откуда взялся этот вопрос, но вдруг... он повис в воздухе.
Голос Хлои становится задумчивым.
– Вообще-то, он был таким – если немного отсутствовал. Когда мы были маленькими, он много путешествовал, особенно после того, как его брат был коронован. Король Леопольд очень полагался на него как на советника. Я помню долгие отрезки времени без него в Хайтауэре. Но когда он возвращался, у него всегда были подарки и истории из его поездок за границу. – Тоскливая нотка в ее голосе исчезает. – Конечно, мы с Картером провели большую часть наших подростковых лет в разных школах-интернатах в Швейцарии, поэтому мы не часто видели Германию, разве что на Рождество и на несколько недель каждое лето.
– Это звучит...
– Гламурно?
– Я собиралась сказать "одиноко".
Она макает один конец печенья в стакан с молоком.
– Добро пожаловать в жизнь Ланкастера. Я думаю, что "одиночество" есть на королевском гербе.
– Вообще-то, я уверена, что это двуглавый лев...
– Заткнись.
Я ухмыляюсь в темноту. Мы замолчали на мгновение, просто наблюдая за звездами, которые кружатся мимо.
– Знаешь, – пробормотала я. – Какой бы дерьмовой ни была эта неделя... Я счастлива, что из нее вышла хоть одна хорошая вещь.
– Ты говоришь о гигантской диадеме, которую они собираются подарить тебе на твоей коронации, верно? Ты можешь финансировать страну третьего мира целый год, используя только нижний ряд бриллиантов на этой штуке. Поговорим о блеске, детка.
Я бросаю на нее взгляд.
– Вообще-то, я говорила о тебе. У меня никогда не было много друзей-девушек. Это хорошая перемена.
– Фу. Не приставай ко мне, Э. У меня проблемы с обязательствами.
– Смирись с этим, Х. И ни на минуту не думай, что я пропустила ту фразу о том, что меня коронуют. – Я закатываю глаза. – Ты ведь понимаешь, что есть девяносто девять процентов вероятности, что я уйду от всего этого через несколько недель?
– Нет. – Она с грохотом ставит свой стакан с молоком на стол. – Я отказываюсь это принимать. Ты не можешь отречься от престола. Если ты это сделаешь... трон перейдет к какому-нибудь дальнему кузену, о котором никто даже не заботится, с дальней стороны семейного древа.
– Как далеко?
– Далеко. Как... – Она прищуривается, мысли мечутся. – Сын дочери младшего брата твоего деда. Без сомнения, косоглазый негодяй средних лет.
– Хм. И откуда ты знаешь, что этот дальний кузен не станет лучшим лидером, чем я?
– Я не знаю. – Она пожимает плечами. – Но я могу сказать, по крайней мере, с некоторой степенью уверенности, что ты не полная идиотка. Одному Богу известно, какие идиоты могут выползти на свет.
– Как мило.
Ее смех рассыпается мелодичным звоном.
Мне приходит в голову мысль.
– Будут ли там в воскресенье ужасные кузены? Если да, то у тебя будет возможность решить – с некоторой долей уверенности – кто из них меньше натворит бед, сидя на троне.
– Возможно. – Она застонала от такой перспективы. – Все и их матери будут там, чтобы выразить свое почтение в своих лучших похоронных нарядах. Это должно быть очень жуткое зрелище.
– Ты говоришь так, будто это плохая коктейльная вечеринка, а не поминальная служба.
– Похороны не для мертвых, они для живых. А в случае королевской смерти, это скорее зрелище, чем что-либо еще. Дни пышности и обстоятельств, высокопоставленные лица, прилетающие со всего мира... это цирк для СМИ. Честно говоря, я бы предпочла помянуть тетю и дядю в частном порядке, а не выставлять на всеобщее обозрение.