Простите Леди Моррелл.
Она по-прежнему заглядывает ко мне каждый день, прилагая все усилия, чтобы сделать из меня настоящую принцессу. Я натягиваю на лицо улыбку и выполняю все ее просьбы, но, думаю, мы обе знаем, что мое сердце больше не лежит к этому. Любой стимул, который у меня был, чтобы радовать Лайнуса своими успехами, исчез в ту минуту, когда я узнала, что он уже предрешил мою судьбу. Украл мое будущее. Вырвал у меня из рук даже иллюзию свободы воли без унции раскаяния.
Это странно – ты не можешь в полной мере оценить свободу выбора, пока она не вырвется у тебя, как дыхание из легких после резкого падения. Вы принимаете свое будущее как должное, как и наличие звезд в небе над головой каждую ночь. Все эти бесконечные возможности, простирающиеся в бесконечность, каждая из которых ярче предыдущей.
Но когда надвигаются тучи, и галактики исчезают из поля зрения ваших несовершенных смертных глаз... вы оказываетесь один в тюрьме собственной тьмы, в бессодержательной ловушке обстоятельств, выходящих далеко за рамки вашего представления.
Пленница в безлунной дымке.
Закованная в кандалы девушка в сияющей короне.
Осознав пессимистическую спираль собственных мыслей, я заставляю себя выйти из спальни и поискать отвлекающий маневр. А именно: Хлою. После часового поиска, включающего ее личные апартаменты, кухни, конюшни, тронный зал и библиотеку, я наконец нахожу ее в наименее вероятном месте, внутри стеклянной оранжереи в центре двора, сидящей со скрещенными ногами на сланцевом полу среди множества цветущих горшков, с желтым электрическим кальяном в руках.
– Йоу, – говорит она, когда я вхожу, ее голос хриплый от дыма.
Я опускаюсь рядом с ней.
– Что ты делаешь в оранжерее? Я потратила целую вечность, чтобы найти тебя.
Она пожимает плечами.
– Сюда никто никогда не выходит – особенно Октавия. Она бы никогда не рискнула испачкать свой идеальный дизайнерский гардероб.
Я пристально смотрю на сапоги Louboutin на ногах Хлои, их вишнево-красные подошвы выставлены напоказ.
– Да, я знаю. Чья бы корова мычала. – Она ухмыляется. – Но я не против немного испачкаться. Вот в чем разница.
Она делает большой глоток кальяна и протягивает его мне.
Я качаю головой.
– Не могу. Мне еще учиться надо.
– Ты провела последние две недели, зарывшись с головой в эти книгах. – Она с любопытством смотрит на меня. – Почти как будто ты пытаешься чего-то избежать.
– Чего!? Нет, не пытаюсь. – Мое сердце бьется сильнее. – Я просто пытаюсь наверстать все, что пропустила за последние несколько недель. К счастью, мои профессора отнеслись с пониманием, когда я обратилась к ним по поводу заданий.
Хлоя фыркнула.
– Ну, конечно. Они не собираются ставить неудовлетворительную оценку своей чертовой принцессе. Ты, наверное, можешь прогуливать остаток семестра и все равно закончишь школу с отличием.
– Дело не в этом. – Я устало вздохнула. – На самом деле мне нравится психология. Мне нравится учиться. Мне нравится читать истории болезни и рассматривать варианты лечения. И если в моем дипломе написано диплом с отличием, я хочу, чтобы это было так, потому что я это заработала. Честно и справедливо, а не из-за каких-то семейных обязательств или заднего числа проявленного патриотизма.
– Ботаник.
– Да. Я такая. Без всяких сомнений.
– Не хочу показаться грубой, но я все равно не понимаю, зачем ты беспокоишься. Ты будешь немного занята управлением страной – я сомневаюсь, что ты найдешь много поводов использовать свой диплом. – Она делает паузу. – Разве что для того, чтобы подтвердить нарциссическое расстройство личности Октавии, но я не уверена, что для этого нам действительно нужен достоверный диагноз врача.
Я смеюсь, но это неубедительно. Я знаю, что Хлоя права: я никогда не буду заниматься психологией. Я никогда никому не помогу. У меня вообще никогда не будет никакой карьеры, кроме той, что идет с короной.
Я стану той пустоголовой дурочкой в тиаре – над которой когда-то смеялась.
– Наверное, часть меня просто слишком упряма, чтобы оставить все как есть, когда я так близка к завершению. – Я вздыхаю. – Если я это сделаю... это будет похоже на то, что я уступаю Лайнусу. Как будто он сломал меня окончательно.
Она поднимает свой кальян в знак солидарности.
– Забей на него, сестренка.
На этот раз мой смех искренний.
– Плюс, есть еще тот факт, что без учебы мне было бы скучно. Здесь больше нечем заняться.
– С этим я соглашусь. Никакие наркотики не сделают это место веселее.
– По крайней мере, ты можешь уйти.
– С полным контингентом телохранителей, – ворчит она.
– Я бы взяла всю чертову королевскую гвардию, если бы это означало несколько часов вне этого замка.
Она сталкивается своим плечом с моим.
– Так будет не всегда. После коронации, пресса успокоится. Эта история исчезнет из заголовков газет. И в конце концов, следователи обнаружат, кто устроил пожар, и эти безумные протоколы безопасности ослабнут. Ты сможешь жить нормальной жизнью. Ну... настолько близко к нормальной, насколько вообще возможна жизнь Ланкастера.
Я оглядываюсь через плечо, в сторону Восточного крыла. Или... на то убожество, которое раньше было Восточным крылом. Теперь его нет, оно превратилось в груду почерневшего пепла, крупные обломки уже убраны рабочей бригадой ночью.
– Что, если они так и не найдут тех, кто это сделал? – шепчу я, сжимая горло.
– Найдут. Они должны будут найти.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что общественность требует справедливости для короля Леопольда и королевы Эбигейл. Они никогда не потерпят, чтобы такое предательство осталось безнаказанным. Особенно, когда жизнь Генри все еще висит на волоске.
– Есть новости о его состоянии?
– Никаких улучшений. – Она делает еще одну затяжку кальяна. – Я пыталась навестить его в больнице вчера, но меня не пустили.
– Почему?
– Он находится в стерильной палате из-за ожогов. – Она покачала головой. – Риск заражения настолько высок, что, по словам врачей, любой контакт с посторонними микробами может привести к летальному исходу. Он слишком слаб, чтобы бороться. Я думаю, мы все знаем... с каждым днем он все больше и больше слабеет. Осталось недолго.
– Проклятье. – Мое сердце колотится. – Знаешь, это странно: он мой двоюродный брат, а я его даже не видела. А сейчас он, возможно, умирает... и у меня, вероятно, никогда не будет возможности.
– Он бы тебе понравился. Он всем нравится. – Она делает долгую паузу. – Я столкнулась с Олденом в больнице. Он просто сидел в приемной и смотрел в пустоту. Он выглядел так, будто просидел там весь день.
– Они с Генри были довольно близки, так?
– Лучшие друзья. Почти неразлучные, особенно после помолвки Генри и Эвы. Он очень тяжело это воспринимает. Гораздо тяжелее, чем его эгоистичная невеста. Похоже, ей наплевать на то, что ее жених умирает.
– Тогда к чему помолвка?
Она смотрит на меня как на полного идиота.
– Эва Стерлинг вышла бы замуж за старого хромого быка-лягушонка ради возможности когда-нибудь стать королевой.