В почтовом ящике лежала только реклама, и Мона решила пойти на пастбище, проведать стельную корову. Клара все еще стояла в кустах и тужилась. Если другие коровы подходили слишком близко, то она поворачивалась боком, вытягивала шею и фыркала. Мона осторожно приблизилась и погладила корову по спине. Отел шел вовсю, шейка матки раскрылась. Видимо, воды уже отошли, но, что было плохо, показалось только одно переднее копытце и мордочка теленка. Детеныша следовало затолкнуть обратно, чтобы распрямить другую ножку. Ждать было нельзя, теленок мог застрять и погибнуть. В этом случае и корову не удастся спасти. Если бы здесь был Вильхельм! Мона раньше сама никогда не принимала родов у скотины, только смотрела, как управляется он. А теперь закатала рукав халата и, поколебавшись, сунула руку в теплое влажное коровье нутро, скользкое от слизи. Корова замычала и шагнула вперед. Рукав халата намок. Ухватиться как следует не удалось. Мона предприняла еще одну попытку, но теленок опять выскользнул. Корова топала и фыркала. Мона чувствовала, что вот-вот расплачется, зажмурилась и засунула всю руку внутрь, на всю длину. Плохо, что она одна, к тому же надо торопиться. Вызывать ветеринара и платить ему наличными она не могла себе позволить. Откуда ей взять деньги? В последний раз, когда у одной коровы после отела парализовало ноги, пришлось четыре раза звонить ветеринару, чтобы тот сделал уколы. Корову спасли, но от суммы по счетам Вильхельм потерял сон. Но сейчас ей требуется помощь.
Мона стояла на крыльце Хенрика в бледно-розовом халате с окровавленными рукавами, держа в руке кусок веревки. Мокрые волосы успели высохнуть на ветру и сбиться в паклю. За ее спиной из серой тучи сеялся мелкий дождь. Послышался первый удар грома.
— Можно подумать, что ты — Торспьеску, — сказал Хенрик, открывая дверь и уставившись на Мону. Он улыбнулся.
Мона посмотрела на него с недоумением.
— Жена чудовища, пытающаяся спастись от Тора, бога грома и молнии, в людских жилищах. Что, никогда не слышала? Чтобы защититься от нее, в старину клали на крыльцо раскрытые крестом ножницы, тогда она не могла пройти. Потому что стоит Торспьеску войти в дом, как за ней последует молния и дом сгорит. Разве ты никогда о ней не слышала?
Мона покачала головой. Он увидел в ее глазах панику.
— Что случилось, Мона? Какие-то новости о Вильхельме? Полиция?
— Клара телится. У нее осложнения. Мне нужна помощь.
Потом, обтерев теленка сеном от слизи и пленок и дав ему пососать пальцы, которые она макала в ведро с молоком, Мона ощутила облегчение и торжество. Плацента вышла без проблем при первой же дойке — подарок природы лисице и ворону. Забыв о том, что халат весь в крови, а волосы всклокочены, Мона улыбнулась Хенрику.
— Я приглашаю на кофе, приходи когда сможешь.
— Спасибо, приду. Не каждый день тебя приглашают на кофе дамы в утреннем неглиже!
Мона покраснела до ушей и отвернулась. От общей напряженной работы возникло чувство близости и заставило ее забыть, кто она на самом деле. Да и победа Улофа на глазах у Хенрика словно и ее осенила своим отблеском. А теперь все это рухнуло в один миг, и не осталось ничего, кроме позора.
— Мы с тобой молодцы, Мона. Позвони мне, когда кофе будет готов.
Всего несколько слов, и ее смущение как рукой сняло. Уходя под дождем, он насвистывал. И оглянулся снова.
— Если я могу что-то еще для тебя сделать, то скажи обязательно. Обещай! Можешь на меня положиться. Я понимаю, что тебе нелегко.
Мона подставила лицо под струю теплой воды, и ей тут же послышался голос Вильхельма. Ему не нравилось, когда она зря лила горячую воду. Притом что именно Мона разводила по утрам огонь под отопительным котлом.
Мона надеялась, что корова примет теленка. При прошлом отеле одна корова забодала своего теленка насмерть. Сначала подталкивала его, чтобы он встал на ножки, а затем так разошлась, что не могла остановиться. Она бодала его все сильнее и сильнее, и жизнь из теленка ушла, не успев начаться. Вильхельм сказал, что у коров нет материнского чувства. Странно, но, похоже, так и есть. Может, дело в стрессе, а может, в гормонах. А может, это материнский сигнал ребенку, что жизнь не стоит того, чтобы жить, жестокий призыв к новорожденному вернуться туда, откуда он явился. Чем-то похоже на то, как она сама поступила с Арне. Мучительная мысль. Но сделанного не воротишь. Больше Мона не хотела об этом думать. Вода текла по волосам, струилась по телу и очищала.
Вчера Хенрик предложил подбросить ее до города. Машину Вильхельма забрала полиция, даже не подумав, как человеку управиться в деревне без транспорта. Мона не решилась спросить, когда машину отдадут обратно.
Понемногу припомнился недавний сон. Она узнала этот повторяющийся кошмар. Сюжет всякий раз один и тот же: она въезжает на машине в воду и медленно тонет, запертая внутри. Иногда машину ведет она сама, иногда кто-то еще. Когда у нее забрали Арне, то она во сне взяла на всякий случай такси — хотела, чтобы кто-то другой взял управление на себя. Но, когда они приблизились к порту, шофер захохотал с полным ртом крови и повел машину через парапет прямо в воду. Булькающий полузадушенный хохот. На заднем сиденье машины были дети. Она отчаянно пыталась их спасти, но у нее было только две руки: одна для Улофа, другая для Кристоффера. И она потеряла Арне в пучине — среди чужих людей.
Но в сегодняшнем сне машину она вела сама. Рядом с ней на сиденье лежала винтовка Вильхельма. Мысль пронзила ее как молния: винтовка Вильхельма! Ее надо спрятать до того, как полиция захочет обыскать дом. Как она про нее забыла? Ведь по идее винтовка должна была находиться с Вильхельмом в машине. Куда ее перепрятать? Вильхельм хранил приклад и патроны под замком у себя в кабинете, это она видела. Но где? Сам ствол висел за отопительным котлом в подвале.
Странное было ощущение, когда она взяла ключ из расписанного в народном стиле кухонного шкафчика и открыла дверь в кабинет Вильхельма. Мона тут никогда прежде не бывала, только видела мельком край коричневых обоев, когда приносила Вильхельму кофе. Казалось, он вот-вот набросится на нее сзади. Король Оскар II и его семейство взирали на нее сверху вниз из своей золоченой рамы. На нижнем крае картины, написанная карандашом стояла цена: 1,45 — одна крона сорок пять эре.
Мона подошла к письменному столу. С правой стороны все еще стояла чашка с остатками кофе, как будто Вильхельм только что отставил ее в сторону. Стул был отодвинут. На полу валялись растянутые шерстяные носки, самые первые, которые Мона ему когда-то подарила. Словно Вильхельм сбросил кожу, как змея, и единственное, что от него здесь осталось, — это пара серых шерстяных носков, брошенных и больше не нужных ему в его новом обличье. Мона с дрожью прикоснулась к промокшей повязке на ноге. Потом выпрямилась и, собравшись с духом, стала проверять ящики стола. Там лежали коробки с патронами. Четыре коробки, по двадцать штук в каждой. Ему выдали восемьдесят патронов, она это слышала, когда он говорил с Андерсом по телефону. Мона взялась за следующий ящик стола. Он был пуст, но там лежал маленький ключик. Похожий на ключ от банковской ячейки или от большого портфеля. Она сунула его в карман халата и продолжила поиски оружия. Когда в кухне зазвонил телефон, она чуть не уронила патроны на пол. Потом обеими руками оперлась о край стола, переводя дыхание. На третьем сигнале она схватила трубку.
— Они нашли Вильхельма и сейчас точно едут к тебе. Я слышал по радио. Твое дело — молчать. Не говорить им ни единого слова. Они наверняка обыщут весь дом.
— Я как раз искала приклад к винтовке.
В трубке на минуту стало тихо.
— Твою мать! Оружие — вон из дома! Поторапливайся, черт тебя дери.
— Но где оно? Я уже все осмотрела. — Мона чуть не плакала.
Он, видимо, это услышал и стал говорить вежливее:
— Погляди за картиной с королем Оскаром, там сзади есть потайной шкафчик. Вильхельм сам говорил, когда был сильно под мухой.