Остановившись у киоска в Тофте, они купили по мороженому. Был теплый вечер, блестело тихое море, светло-зеленое у берега и темно-синее вдалеке, там, где обрывается шельф напротив местечка Мальмюнде, которое они только что проехали. Арвидсон прислонился к стене дома и зажмурился.
— Ну, что ты думаешь?
— Не похоже, чтобы она очень расстраивалась. — Эк достал блокнот и сделал несколько пометок.
— Может, она в шоке. Чувства придут позднее.
— Она сказала: «Он любил приложиться к бутылке». А почему не «любит приложиться»?
— Я тоже над этим задумался.
— Ты сказал, что важно и сумасшедших выслушивать. Что ты имел в виду? — спросил Эк.
Арвидсон глубоко вздохнул и ссутулился.
— Моя мама заболела альцгеймером, когда ей было пятьдесят восемь. Мы старались сделать так, чтобы она могла жить дома как можно дольше. Этой весной пришлось отправить ее в больницу. Когда она умирала, я был с ней по ночам, а папа днем, когда я работал. Когда мы вернемся назад на материк, мне придется искать себе квартиру.
— Черт, этого я не знал. Ты что, жил до сих пор с родителями? — недоверчиво спросил Эк.
— Да, так вышло, — сказал Арвидсон и взглянул Эку прямо в глаза.
Глава 12
Есть дни, одинаковые в своей монотонности и обыденности. А есть другие, которые поневоле помнишь в малейших подробностях до конца своей жизни. Для Матти Паасикиви это был как раз такой день.
Матти гладил рукой фальшборт яхты, которую одолжил у брата Аньи. Брат не взял денег за прокат яхты, даже за горючее не хотел брать. Какое великодушие! Матти так ждал этого отдыха — целых две недели с Аньей! В солнечные дни — пляж, ночами — жаркий секс в каюте под палубой, пиво во двориках ресторанов, в общем, культурно и весело. Это была его мечта. Он обнял брата своей будущей жены, хотя и не любил телесного контакта с мужчинами.
— Ну что-нибудь ты же хочешь? Только попроси — я все сделаю.
Так он сам сказал, а сказанного не вернуть.
— Ну, может, мне нужна будет небольшая услуга, если тебя не затруднит.
— Не затруднит, говори, — сказал Матти, не подумав о последствиях.
— Не хочу вас принуждать.
— Нет, говори.
— Не можешь ли взять с собой моих мальчишек? Им надо побыть на свежем воздухе. Я на работе до конца лета, а школа у мальчишек начнется только в конце августа.
— А их мама, Лена, она не может?
— Она тоже работает.
Матти жалел все путешествие, что согласился, но Анья была в хорошем настроении, несмотря на то, что мальчишек укачивало и тошнило, и еще им было невыразимо скучно.
Анья сидела на передней палубе и загорала, ее густые каштановые волосы были забраны в пучок, чтобы не закрывали плечи от солнца. У нее был ровный шоколадный загар. Соски просвечивали сквозь белый лифчик бикини. От прохладного ветра они заострились. Матти не мог отвести от них глаз. Анья перевернула страницу журнала, подняла глаза и увидела племянников.
— Лаури! Если ты хочешь пописать, иди в туалет. Неприлично писать через борт, ведь мы стоим в порту!
Лаури запрыгал и нарочно затряс пипиской.
— Ну берегись, — сказала Анья притворно-сердито. — Прилетит чайка и оторвет тебе писюн!
Анья откинулась назад и надела солнечные очки. Немного раздвинула ноги. Они были загорелые до черноты и блестели от масла. Матти скользнул по ним взглядом до белого холмика на трусах. У нее в пупке была маленькая белая жемчужинка. Ему хотелось целовать ее в пупок и в грудь… Опять он завелся. Она почувствовала его взгляд и дразняще улыбнулась. Он посмотрел туда же, куда и она. Ну да, у него опять встал — ничего удивительного, она ведь так близко, но он не может к ней приблизиться из-за мальчишек. «Не сейчас! Они нас услышат!» — «Нет, они нас могут увидеть!» — «Успокойся!»
Ну и отпуск!
Матти отвернулся к борту, чтобы не было видно, как пульсируют его плавки. Так неловко! Краем глаза он видел, что Анья сняла очки и подмигнула ему. Он не ответил и, избегая смотреть на нее, стал глядеть в сторону порта Висбю: там виднелись средневековые пакгаузы, а вокруг — ресторанчики, прокат велосипедов и желтое здание бывшей тюрьмы. Одна из четырех мельниц на горе сгорела дотла. Он не мог вспомнить которая, в памяти крутился только стишок обо всех четырех: «Низкая, Высокая, Древняя, Далекая». С моря хорошо видно башню Домского собора и многочисленные руины, составляющие силуэт Висбю, но, когда подходишь к самому причалу, все это пропадает из глаз.
«В действительности, наверно, истины не существует… Но то, что люди принимают за истину, вызывает симпатию, и на это хочется смотреть и смотреть». Так высказался о церковных руинах Генри Адамс. Архитектура церквей есть выражение истины о Церкви и о Вселенной. Церковные своды, возносящиеся ввысь. Величие, превосходящее самое себя. Обычно это — начало конца, последняя вспышка мегазвезды, максимальный расцвет культуры накануне упадка. Богатство и власть ганзейского города Висбю материализовались в гигантских строениях, прежде чем чума и неурожаи превратили их в руины.