– Тебе хорошо.
До сих пор странно было слышать тонкий Машин голосок. Тихий, неуверенный, он казался шелестом листвы.
– Лучше некуда. Ты шутишь?
– У тебя семья была, родители нормальные, бабушка. А у меня насекомые какие-то.
Маша уставилась в окно.
Шел снег. Белый, бесконечный.
Вета подошла к хрупкой девочке и, повинуясь внезапному порыву, обняла ее за плечи. Так они стояли долго, молчаливые и печальные дети, оставшиеся одни в жестоком взрослом мире.
Вета каждый вечер садилась на кресло, расположенное у входа в Цепом – Центр помощи – как называли его обитатели. Разглядывала каждого вошедшего.
«Глупая, разве можно на что-то надеяться? Да кому ты нужна?» – высмеивала себя. Тот, кого Вета ждала, не приходил.
19
– Скоро, Веточка, ты поедешь в областной центр. Там хороший, уютный детдом, – Ольга Васильевна осеклась. – Для особенных детей, с травмами, понимаешь… Я попросила знакомую помочь, не хотела, чтобы ты оказалась в сомнительном месте.
Клетчатая сумка громоздилась на кровати. Из ее пасти торчали рукава серого свитера, пушистый шарф и дырявые колготки. Ветка попыталась уложить вещи как положено, но ничего не вышло. Она плюхнулась на кровать, пружины протяжно застонали.
Новая соседка виртуозно орудовала пилочкой, подпиливая острые звериные ногти, и на секунду задержала на Ветке презрительный взгляд. Взрослая девица, с пышной гривой волос и рано оформившейся фигурой, она не воспринимала «малышню».
– Виолетта…. Вета… – Ольга Васильевна запыхалась, словно участвовала в эстафете. – Пока ты у нас остаешься! На тебя пришел запрос.
– Какой запрос? Это хорошо?
– Да, очень. На тебя оформляют опеку. Я так рада за тебя, девочка!
– А кто? Кто оформляет?
– Семья какая-то… Вишневые… Вишневицкие – фамилия.
Вета недоуменно сморщила нос и стала грызть кончик косы. Что за Вишневые? Неужели…
– Везет убогим, – Лена громко вздохнула. – Кто в наше время калеку в семью брать будет?
На следующий день все сомнения развеялись. Крупный, немного смущенный мужчина появился в Цепоме ранним утром. Взвизгнув, Ветка повисла на дяде Саше. Теперь все будет хорошо!
Маша рыдала в голос, прощаясь с новой подругой:
– Не уходи, как я одна останусь, без тебя?
– Ты прости, не могу я, никак не могу остаться здесь. Ты же понимаешь? —
Вете было стыдно перед Мышкой за свое нечаянное счастье.
– Дядя Саша забирает меня! Хочешь, оставлю тебе серую юбку и тот красивый свитер. А?
– Оставь, – Маша хлюпнула носом. – Пока, Вета.
– Пока, Маша.
– Мы ведь найдем друг друга. Да?
– Конечно! – Руки Веты сомкнулись на узкой спине подруги.
20
На фотографии трое улыбались. Маленькая принцесса в пышном розовом платье. Дядя Саша, молодой, беззаботный, с игрушечной собакой в руках. И красивая женщина с затейливо уложенными волосами. Она прижимала к себе принцессу и весело смотрела в объектив. Таким счастьем веяло от снимка, что она перевернула рамку и положила на стол.
Вета села на мягкий стул и принялась рассматривать комнату. Удобный диван, обои в розовых цветочках. Куклы, дружной командой рассевшиеся на шкафу. Пара книжек. Множество фотографий в рамках, изображавших ту же милую девочку. Большая ракушка. Виолетта взяла ее в руки и приставила к уху, в надежде услышать шум моря.
Дверь внезапно открылась, Вета вздрогнула, и ракушка выскользнула из ее рук. В комнату вошла женщина, которая источала неприязнь во время той встречи в больнице. Недавно было, под Новый Год… А кажется, сто лет прошло. Женщина подняла ракушку с пола и только потом взглянула на девочку. К счастью, раковина неведомого моллюска уцелела.
– Меня зовут Ксения Львовна. Так меня и зови. Порядок в комнате соблюдай. Следи за собой. Делай уроки. Так… что еще?
Женщина подошла к перевернутой рамке и любовно водрузила на место, стерев воображаемую пыль.
– Фотографии моей Настеньки не вздумай убирать или переворачивать. Слышишь меня, детдомовка?
Смысл слов настолько не совпадал с ровным голосом, что Вета кивнула лишь после минутного замешательства:
– Да, слышу.
– Виолетта, – Ксения Львовна выговорила имя так, будто это было ругательство. – Мой руки – и за стол.
Потом, много месяцев спустя Вета думала, что перевернутую фотографию суровая женщина ей так и не простила. Или она не могла забыть первую встречу в больнице? Кто знает, о чем она, мнительная, недоверчивая, подумала, когда обнаружила мужа, болтавшего с незнакомой девочкой? Решила, что у мужа есть дочь от какой-то женщины? Вета чувствовала себя слишком взрослой, будто мысли ее вторгались в сферу, о которой девочкам ее возраста думать не следует.