Он наломал букет не в саду, отошел подальше, а потом еще и спрятал его, чтобы дед не увидал. Нарочито небрежно попрощался, медленно спустился по тропинке с холма, потом воровато оглянулся, свернул, дал крюка и снова поднялся на холм, нашел припрятанный букет и отправился к Мэри.
Он был смущен и счастлив. У него было легко на душе, впервые за долгое, чертовски долгое время.
Он придет к Мэри, вручит ей букет, и она засмеется, склонив голову на плечо, поправит темные локоны небрежным, естественным жестом, а потом сделает ему очередной массаж ноги, и он будет полчаса умирать от счастья, чувствуя прикосновение ее прохладных, сильных и нежных пальчиков к своей коже.
Он не оскорбит ее ни взглядом, ни жестом.
Не даст догадаться, что все в нем встает на дыбы, вопит и умоляет о близости - нет, какое там! - просто о возможности побыть рядом.
Вдохнуть аромат темных волос. Утонуть в шоколадном взгляде. Улыбнуться в ответ на звонкий смех. И поверить, что они друзья. И что это, возможно, когда-нибудь, еще через миллион лет превратится в нечто большее.
Нечто большее...
Билл попал в большой город юнцом, но юнцом довольно стреляным. Жизнь в Грин-Вэлли только с виду была сонной и благостной, страсти бурлили и здесь, а уж таким, как Билл, испокон веков везде приходилось несладко.
Его мать, Джилл Уиллингтон, была единственной дочерью Харли Уиллингтона. Рано овдовев, упрямый браконьер сам воспитывал дочь, не желая признавать тот очевидный факт, что девочки несколько отличаются от мальчиков, и не только физически. Единственные женщины, которым он позволял изредка давать себе советы, были Гортензия Вейл и Аманда Райан.
Они все трое были ровесниками, а с Амандой у него в юности даже был роман.
В результате вполне спартанского и чисто мужского воспитания Джилл выросла девушкой умной, не правдоподобно честной и искренней, привыкшей жить исключительно по велению сердца. Отца Билла она повстречала во время учебы в колледже, влюбилась в него так же, как и все в этой жизни делала - без оглядки и без сомнений. Через три месяца бурного студенческого романа наступили каникулы, влюбленные расстались, как они думали, на пару недель, и уже дома, в Грин-Вэлли, Джилл поняла, что беременна.
Нет, она и в мыслях не допускала, что ее возлюбленный будет не рад известию. Она нетерпеливо дожидалась, конца каникул, но по возвращении в студенческий кампус выяснила, что отец ее ребенка забрал документы и уехал неведомо куда. В своей комнате она нашла письмо от него. Он обещал, что никогда не забудет ее, и желал ей счастья.
Джилл собрала вещи и вернулась домой. В тот же день рассказала все отцу, не распаковывая на всякий случай сумку. Харли насупился, помолчал некоторое время, гоняя крупные желваки на скулах, а потом поднял голову и посмотрел на свою юную взрослую дочь. Джилл встретила его взгляд бестрепетно и смело. Она очень любила папу и была готова принять любое его решение.
Харли фыркнул и изрек:
- Что ж, надеюсь, на этот раз будет парень!
Завтра сходи к Горти, она спец по всяким женским штучкам. И не смей реветь!
- Я и не собиралась, па.
- Это я на всякий случай. Вдруг соберешься.
Джилл?
- Да, па?
- Опять же на всякий случай. Если твой этот самый появится - ну вдруг! - мне оторвать ему голову?
Она улыбнулась.
- Зависит от того, как ты собираешься относиться к его сыну и своему внуку.
- Понятно. Значит, обнять и поблагодарить.
Ну и чудненько. Ты точно не будешь реветь?
Юная взрослая дочь обняла отца за могучую шею.
- Па, я его любила. И люблю до сих пор. Он дал мне самое ценное, что мужчина может дать женщине. Я ни разу с ним не ссорилась и рассталась без слез, в любви, не в ненависти. Из-за чего же мне реветь?
Харли кивнул и поцеловал дочь. Больше они к этому разговору не возвращались.
Джилл не зря была дочерью старого Уиллингтона. Ни одна из деревенских сплетниц не посмела и рта раскрыть за все время ее беременности. Джилл умела так посмотреть своими громадными серыми глазищами, что разговоры увядали сами собой. Гортензия Вейл и Аманда Райан обеспечивали тылы.
В положенный срок Джилл родила Билла, и Гортензия действительно первой увидела нового жителя Грин-Вэлли. Однако юной матери не пришлось порадоваться даже первым шагам своего ребенка. Когда Биллу исполнилось семь месяцев, Джилл подхватила сильнейший грипп, перешедший в воспаление легких, и все "декокты"
Харли и антибиотики Гортензии оказались бессильны. Джилл схоронили рядом с ее матерью.
Гортензия и Аманда помогали, как могли, а еще год спустя Аманда сама стала бабушкой.
Гортензия, не имевшая собственных детей, возилась с новорожденной Мэри, потом мчалась к двухлетнему крепышу Билли и была совершенно счастлива.
Еще три года спустя Мэри осиротела, обретя тем самым сразу двух бабушек, случился эпохальный переезд в Кривой домишко, а Билла Уиллингтона в первый раз обозвали ублюдком.
Он дождался возвращения деда из леса и задал ему вопрос. Серьезно и абсолютно по-взрослому выслушал тихий ответ, а уже на следующий день в Грин-Вэлли случился грандиозный скандал. Посреди бела дня пятилетний пацан вошел в магазин Джоса Бримуорти, деловито забрался на прилавок и изо всех сил двинул кулачком Джосу по носу. Свидетелей было много, но в магазине мгновенно воцарилась мертвая тишина. Билли Уиллингтон слез с прилавка и ушел домой.
Как это ни странно, именно с тех пор его не трогали. Никто и никогда. Ни в школе, ни во время обычной мальчишеской возни - это сверстники, а взрослые... Взрослые воздерживались от замечаний юному Биллу, даже когда он несколько перегибал палку.
Тем не менее, он не стал хулиганом и балбесом. Для этого у него был слишком хороший друг - его дед.
Лондон ошеломил его, но только в первый момент. Харли отправил внука к своему старому армейскому дружку, Морису Каннагану, который к тому времени занимал уже должность суперинтенданта в Скотланд-Ярде, в отделе уголовной полиции.
Сильный и рослый не по годам парень пришелся ко двору. Билла окружали суровые, грубоватые мужчины. Если его и опекали, то делали это ненавязчиво и довольно скупо. Но именно среди этих мужчин, вечно небритых и невыспавшихся, скорых на не вполне цензурную брань и не имеющих понятия о хороших манерах, он обрел настоящих друзей.
Когда ему исполнилось двадцать четыре, его взяли в Особый отряд. К тому времени он знал Лондон - а в особенности его дно - лучше, чем Харли знал свой лес, умел стрелять без промаха, драться и раскручивать самых неразговорчивых задержанных в течение пары минут.
Он был профессионалом, знал и любил свое дело, хотя время от времени ощущал странную тоску. Слишком много грязи. Слишком много порока. Слишком много боли, крови и человеческой подлости.
Особый отряд занимался тяжкими преступлениями и особо сложными задержаниями насильников, убийц и вообще закоренелых и профессиональных преступников. К двадцати пяти годам Билл Уиллингтон узнал, что убивают и за несколько шиллингов, на панель выходят за дешевую выпивку, а за дозу наркотика могут продать собственного ребенка. Он видел искалеченные трупы, вынимал из петли проституток, вытаскивал из помоек новорожденных младенцев, завернутых в грязное тряпье, а в награду получал пулю и нож.
Все чаще ему снился дед, Грин-Вэлли, а еще - какая-то девчонка, чьего лица он никак не мог вспомнить, проснувшись. Помнил только, что они с ней стояли под старой яблоней в саду и не то разговаривали, не то молчали - не поймешь. Он очень хотел хоть раз увидеть и запомнить ее лицо, но ничего не получалось.
По повадкам и даже внешнему виду Билл стал напоминать волка, этакого худого зимнего волка, обманчиво тощего и нескладного. На самом деле под его кожей перекатывались стальные мускулы, а острые нюх и глаз делали его смертельно опасным для преступников противником. Инструктор по рукопашному бою души в нем не чаял, а проститутки, поставлявшие в Ярд информацию, наперебой врали друг дружке о том, каков "красавчик Билли" в постели.