Прервав чтение, Коля снова задумался. Григорий Иванович говорил то же самое: за первичное берем тело.
Ну, а дальше?
- "Из определения тела геометрического видно, что об оном основательно рассуждать нельзя прежде, чем свойства точек, линий, поверхностей или плоскостей не будут известны, и для того надлежит начать от точек, потом приступить к линиям, потом к поверхностям, а напоследок к телам геометрическим".
Коля зашагал по комнате, рассуждая вслух:
- Понимал. Все было хорошо. Но этого не понимаю.
Отчего, не выяснив свойства точки, линии, поверхности, нельзя рассуждать о геометрическом теле? Почему же Григорий Иванович объяснял это хорошо и ясно?
Коля задержался у подоконника. Вспомнились мыльные пузыри, вылетающие в окно, и разъяренный Яковкин в распахнутых дверях... Но тут же, наморщив лоб, тряхнул головой.
- Кто же прав? С точки или с тел начинается геометрия? Дальше, дальше надо читать. Вот где, оказывается! "Определение второе. Точка есть знак никакой величины... Иные точкой называют то, что никаких частей не имеет..." - читал он с отчаянием, останавливаясь и несколько раз повторяя одно и то же предложение. - Ладно, читаем дальше. "Определение третье. Линия есть длина, не имеющая ни толщины, ни ширины"... Вот и пойми, что к чему?
Коля снова зашагал из угла в угол.
- Раз точка такой знак, - рассуждал он вслух, - который никаких частей не имеет, вряд ли можно изобразить ее на бумаге даже самым тонким грифелем. Как же тогда ее представить?.. А линию?.. Румовский сам вначале указал: ничего неясного или недосказанного не принимать, а здесь у него все наоборот... Может, я не понимаю?
Только теперь он почувствовал, что в комнате жарко.
Распахнув окно, выглянул на улицу. Звон колоколов не утихал. Знойно припекало солнце, высушив последние следы летнего дождя. Где-то хором пели праздничные песни, весело играла гармошка. Но мысли об учебнике Румовского не давали покоя. А что, если поговорить с Григорием Ивановичем?
- Да, что ж это я! - спохватился Коля. - В десять назначена встреча.
Он поспешно засунул книги в тумбочку и выбежал в коридор, затем на улицу.
Но Сережи у назначенного места в саду не было.
Коля сел на скамейку в тени дерева, прислушиваясь к легкому шороху листвы. Среди густой зелени кое-где, как огоньки, вспыхивали на солнце отдельные красные и желтые листики - первые вестники приближающейся осени.
На Воскресенской улице шло праздничное катание.
В богато убранных каретах, заложенных сытыми лошадьми, разъезжали нарядные дамы, толстые купчихи с детьми. Никуда не торопились они, так что кучера, довольно причмокивая губами, лишь изредка подгоняли своих лошадей.
Сердце у Коли заныло - вспомнилась мать. У нее ведь никогда не бывает времени для прогулки. Что сейчас она делает? Шьет или вяжет? Сколько ниток прошло через ее руки! Если бы растянуть их, то, пожалуй, хватило бы до самого Петербурга... Скорее бы окончить гимназию, потом - университет. И ни от кого бы не зависеть. Вот он уже в Макарьеве. Одетый в собственный костюм, без этих ненавистных белых пуговиц, вбегает в комнату и видит: мать сидит за шитьем, а старый дед - за книгой... "Маменька, дедушка, узнали..."
- Ты что, и днем засыпаешь? - услышал Коля знакомый голос. Он оглянулся. Перед ним, сияя лучистыми глазами, стоял Сережа. И не один, а с крепостным Евсеичем, дородным дядькой.
- А я не спал, - ответил Коля. - Замечтался...
- Мечтаешь? Это неплохо.
- Извольте спросить, - вмешался Евсеич. - На извозчике поедете али пешком?
- Пешком... пешком.
- Тогда я сейчас отпущу извозчика.
Старик ушел. Сережа проворно перескочил скамейку и сел рядом с Колей.
- Мы ездили на базар, - объяснил он. - Григорий Иваныч велел и за тобой заехать.
- Спасибо.
- Но лучше мы пешком прогуляемся. Тут недалеко.
Да и день такой веселый.
Коля кивнул.
- Ты, кажется, чем-то расстроен, - сказал Сережа - Геометрией. В учебнике Румовского запутался.
- Это еще не беда. Григорий Иваныч распутает...
Через полчаса втроем они подошли к двухэтажному дому. Дверь им открыла горничная:
- Пожалуйте наверх..
Евсеич с покупками ушел на кухню, а Сережа повел полю на второй этаж.
- Входите, входите, - отозвался на робкий стук чейто веселый голос.
В кабинете за письменным столом, заваленным книгами, сидел в туго застегнутом на все пуговицы темном сюртуке и с тюбетейкой на голове Ибрагимов.
- Николай Мисаилович! - воскликнул Коля. - А мы подумали...
- Что Корташевский волшебством превращен в Ибрагимова? - договорил тот и, закрыв лежавшую перед ним книгу, отодвинул ее в сторону.- Или видеть меня вам не в удовольствие?.. Ну, то-то же. Не огорчайтесь Ибрагимов, улыбаясь, поднялся навстречу мальчикам - Ну, как себя чувствует наш Телемак? [Телемак - сын Одиссея. Так звали Сережу все товарищи Корташевского] - спросил он, потрепав Сережу по голове. - И каковы успехи в царстве королевы геометрии? - кивнул он в сторону Коли.- Слышал я, будто бы даже и, катехизис оказался побежденным, не смог удержать вас от бегства на урок царицы наук?
- Да, не удержался...-подтвердил Коля.- Только вот... геометрия оказалась труднее, чем я думал. Сегодня сидел над Румовским и еще больше запутался.
Ибрагимов подошел к приоткрытому окну и раскрыл его створки пошире. В комнату повеяло терпким запахом поспевающих яблок.
- Печально, - проговорил он, - что вы здоровья своего не бережете и занимаетесь в неположенное время.
Геометрия - царица строгая, требует не только ума острого, но и здорового тела, иначе с ее воинами - теоремами - не совладаете. Вонпство ее упрямое, стойкое...
Вам сколько лет?
- Скоро двенадцать исполнится.
- Та-ак, - протянул Ибрагимов. - Отец?
Коля вспыхнул - это был для него трудный вопрос.
- Есть... Но с нами не живет. Уехал.
- Значит, нет, - сказал учитель. - В смысле опоры его пе существует. Надо полагаться на себя, на свои силы.
Л сил этих в жизни потребуется - ох как много! - И вдруг спросил: Играете в городки?
Мальчики переглянулись. Но Ибрагимов уже повернулся к Сереже:
- Забыли, Телемак, что в прошлое воскресенье вы мне проиграли? А ну-ка в сарай - за чурками! Живо!
Мальчиков как ветром сдуло: скатились они по широким перилам лестницы вниз и побежали к сараю.
- Знаешь, почему он городками увлекается? - шепнул, задыхаясь, Аксаков. - Чтобы лучше понимать геометрию!
- Как?! - не поверил Коля.
- Вот увидишь!
Нагруженные чурками, вернулись они к Ибрагимову.
Тот уже поджидал их у калитки сада. Когда вышли втроем на большой пустырь, несколько слонявшихся там подростков с радостью кинулись к "городошникам".
- Ну, геометр, покажи-ка нам свои знания, - улыбнулся Ибрагимов, кивнув на чурки, сложенные для начала "конвертом".
Коля смутился: ему еще не приходилось играть в городки.
- Давай, давай, - торопил Сережа. Он уже держал в руках две надежные палки, приплясывая от нетерпения.
Коля замахнулся и швырнул свою первую палку повыше. Но та упала далеко за чурками. Вторая палка, брошенная им пониже, не долетела, - ударившись концом в землю, она перепрыгнула через "конверт" под общий хохот ребятишек.
Тогда к черте подошел Ибрагимов. Примериваясь одним глазом к вытянутой в руке палке, он ударил так, что чурки брызнули в стороны. Подростки завопили от восторга: "конверт" распечатан.
За игрой Коля и не заметил, как подошел к ним Корташевский.
- Еще у калитки по радостным воплям догадался, где надо искать вас, улыбнулся он. - Здравствуйте, здравствуйте... Лобачевский, вы до которого часа ко мне отпущены?
Коля побледнел.
- Забыл! Совсем не спрашивал разрешения.
Корташевский развел руки в стороны.
- Беда мне с вами. Пойдемте, сейчас напишу записку Сергею Александровичу, если он еще не успел сообщить о вашем уходе инспектору... Городки не убирайте, - попросил он Ибрагимова, - и меня вы раззадорили.
В кабинете Корташевский быстро написал несколько слов на бумажке и протянул ее Коле.
- Теперь уже поговорить нам с вами некогда, придете в другой раз... Да! - Он порылся в книгах и вытащил одну, в синей обложке. - Вот вам биография Ломоносова...