— Карош, карош…
Не прочь он был и под пол в лабораторку заглянуть. А Прохор от раза к разу все откладывал: то светец не светит, то завалинка осыпалась, то половица прогнулась.
У Прохора в красильне свои угол был, конторка небольшая в одно оконце. На стене ящик для бутылок с красками. Там же пузырьки с лекарствами от хвори разной. Пониже — доска: коли полежать, отдохнуть вздумается. Вот и все.
Карош другой угол занял, сиденье себе там с пружиной поставил.
Понадобился Селиверсту голубой товар. Вот и велел он Карошу лазорь голубую варить.
Варил, варил Карош, ничего у него не вышло. Стал он увещать Селиверста в пунцовый цвет окрасить. Тот свое требует. И к Прохору:
— Вари лазорь голубую на свой лад. Время не ждет. Звиженская ярморка на носу.
Прохор сначала упирался, мое, мол, дело маленькое, да не устоял, лестно ему, что сам хозяин просит. Только выговорил:
— Сварю, но чтобы немец на сей раз своего носа в дело не совал.
Селиверст велел немцу к лазори голубой не касаться.
Принялся Прохор. Дни и ночи не спал. Долго ли, скоро ли, сварил.
Краска — вещь капризная. Надо провер сделать. Прохор пробу в голубую бутылку отлил, в свой шкафик поставил, рядом с пузырьком, где лекарство было. Карош зашел взглянуть, макнул лоскуток, — батист зацвел, заулыбался.
А Прохор ленту в руку да к хозяину в контору со всех ног пустился. Ну, угодил Селиверсту.
Прохор-то в конторе с хозяином сидит, а Карош в угол к Прохору, открыл его шкаф, видит бутылки стоят. Взял одну: дно копытцем, стекло толстое. Глянул на свет — лазорь голубая. Он шкаф закрыл, бутылку сургучом запечатал и в самое потайное место спрятал.
Прохор своим делом занимается, Карош — своим. День проходит, другой.
Вот однова к немцу человек из Костромы приехал. Давно он за голубой прохоровской лазорью охотился. Видно весточку получил и прикатил. Карош сунул костромскому бутылку в карман, а тот серебро горстями, как условлено, в шапку насыпал.
— Погодится ли специя? — спрашивает.
— Погодится. Сам черпал. Через неделю точный рецепт будет.
Ночью приехал и той же ночью убрался костромской-то, привез к себе бутылку с лазорью. А Карош на столе столбиками разложил серебро: гривенники в одну сторону, двугривенные — в другую, пятиалтынные — в третью. Зажег свечу да до самой зари и любовался выручкой.
С этой ночи стал Карош потверже ступать. Нет-нет да и схлестнется в спор с Прохором. Ремесло свое выше ставит, а главное, мол, у меня ума больше. Прохор на это рукой махал: излишний-то ум, мол, порой в тягость.
Вот однова заговорили они и в спор. Да и доспорились.
Немец говорит:
Я твою лазорь голубую корошо знаю. Сурьму клал, доргантему тоже, крахмалу добавлял.
— Все так, — ухмыляется Прохор, — рецепт может и правильный, а варить по-моему ты не умеешь.
Немцу не полюбился такой ответ. Распалился он:
— Ты не только краску варить, а ничего по-моему делать не умел…
— Что же это я не умею? — допытывается Прохор.
Поставил Карош Прохора возле лужи, где краска была пролита.
— Вот, — говорит, — сейчас я проверяю твой ум. Переобуй сапоги и ноги не замочи.
А присесть было не на что. Если снимешь сапог — на одной ноге не устоишь, надо в краску ступать. Хороша загадка!
Прохор подождал сапоги снимать.
— Прежде, — говорит, — давай условимся, заклад положим. Пусть мастера свидетелями будут. Если я вымараю ноги, твой заклад будет. А если не вымараю — мой заклад, и я тебе загадку дам.
Вытряхнул Прохор из кармана в картуз всю получку, Карош тоже отсчитал, что полагается. Отдали залог красковарам. Прохор перекрестился, стащил сапог с ноги, положил в лужу, встал на голенище и принялся другой сапог стаскивать. Так и переобул сапоги и ног не замочил. Ну, конечно, денежки в карман, и свою загадку немцу дает:
— Вот ты умом похваляешься, говоришь, что все делать умеешь. Повернись, как я повернусь!
Повернулся Прохор, и немец этак же.
— Сядь там, где я сяду.
Прохор на стул, и немец тоже. Прохор на чан и немец на чан. Прохор на пол и немец за ним.
— Пройди, где я пройду!
Прохор по одной половичке идет, заслепясь, а немец так же следует. Прохор под стул и немец тоже. В точности сполняет. Все облазили, вокруг всех чанов и шаек натешились. Семь потов с немца сошло. А Прохор знай ходит.
Зло немца взяло. Встал он посреди комнаты и ноги раскорячил:
— Что зря ходить? Надоело.
Прохор обернулся, нагнулся и ровно челнок между ног немца шмыгнул.
— А ну-ка пройди, где я прошел!
Карош только руками развел. Меж своих ног разве пройдешь?
А Прохор смеется:
— Ну, что я говорил? Не можешь? То-то же!
Опять, значит, верх за Прохором остался.
С тех пор, как Карош с лазорью голубой проштрафился, стал Селиверст на немца косо поглядывать. Карош заметил, покоя не знает, мечется, понимает: торопиться надо. Скоро из Костромы посыльный за рецептом явится, а рецепт попрежнему за семью замками хранится. Уж он и строгостью, и подкупом, и хитростью взять пытался.
Однако хитри не хитри, а Прохора на мякине не проведешь, воробей он старый, стреляный.
Потащил немец Прохора в кабачок. Полштофа поставил требухи купил.
Прохор говорит:
— Без компании угощаться не люблю. Зови моих с красильни!
Позвал немец. Пришлось ему раскошеливаться. Думает что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, авось выпьет и проговорится или согласится продать. Вот он и спрашивает:
— Сколько возьмешь за специю, что прибавляешь в лазорь?
Подручные кричат Прохору.
— Не продавай!
Прохор в ответ:
— Моя специя, я ей и хозяин. Даст немец подходящую цену — и продам.
Молодые мастера тащат Прохора из кабака, а он упирается.
— Слава богу, не глупее вас.
И к немцу:
— Смотри, задешево не уступлю.
Немец форсит:
— Капиталу хватит!
Прохор ему опять:
— Только смотри: специю продаю, а сколько и когда ее класть — сам смекай.
— Про то мы лучше тебя знаем, — отвечает Карош.
Вечером прибежал он в избушку к Прохору. Условились: фунт специи — фунт серебра.
Немец жадничает:
— Пуд специи найдется — давай, я пуд серебра буду доставать…
Но требует Карош, чтобы Прохор при нем заварку снял.
Снять так снять. Полез Прохор в подполье в свою лаборатории, немец за ним.
На полочках книги, образцами заклеены, весы самодельное на веревочке подвешены. Взял Прохор пустой чугунок, картузом вытер.
Показывает немцу:
— Смотри, чистый?
Немец осмотрел, убедился.
Прохор на глазах его полчугунка воды налил, крахмалу щепоть бросил, щавелю горсточку, даргантемы, сурьмы добавил. Немец все запоминает. Когда очередь дошла до тайной специи, Прохор говорит немцу:
— Деньги я еще не получил. Так что ты отвернись.
Отвернулся немец. Прохор из особой крынки вытряхнул что-то в чугунок и палочкой размешал. Вскипятил, через кисею пропустил, налил в пузырек и показывает на свет: настоящая лазорь голубая. Макнул ленточку для пробы, поднебесный цвет получился.
У немца глаза разгорелись. Стал прикидывать, сколько заработать на такой краске можно будет, если в Москву или в Питер с ней податься.
Позвали свидетелей. Красковары селиверстовы пришли в избенку к Прохору. Опять его останавливают:
— Подумай, брат: дедов секрет уступаешь. Хлеб свой продаешь. Через это тебе у нас почтенье на фабрике и надбавки разные.
Прохор заявляет:
— Назад покойника не носят. Может и продешевил. Только от своего слова отпираться не люблю.