Арсентий рассказал Власу по порядку, что случилось. Влас ему в ответ:
— Полиции я не боюсь. Жизнь свою готов за тебя заложить. Но при таком грехе тебе у меня на ночлег нечего и укладываться. В полночь накроют. Только мы горевать подождем. У них два глаза, а у нас тысячи. Мы подале ихнего видим. Я придумаю, как тут быть. А пока перекусим. Сразу-то их черти не принесут.
Закусил Арсентий. Листовочки Власу передал. Тот в самое потайное место спрятал.
Только управились, слышно в калитку: стук, стук. И вкатываются с шашками, с ружьями.
— Давай Арсентья.
Так и приступают.
— Какого Арсентья? Может Андрюшку-бродяжку? — Влас с печки спрашивает.
— А ну, что это за бродяжка, где он спит, выкладывай его паспорт.
— Паспорта у него не видел, а спит у меня под боком.
Полицейские на печку. Ага, — обрадовались. — Это на-верное и есть тот самый Арсентий.
Посторонился Влас.
— Что у него за паспорт — сами посмотрите. Он его при себе держит.
Глядят полицейские: никакого Андрюшки-бродяжки на печи нет.
— Где он? — кричат.
— Нет… — удивился Влас. — Сейчас со мной лежал. Как вы стукнули, видимо, переполохался и убежал. Не под столом ли, гляньте.
Под стол полезли. И там нет.
— А то и под кроватью любит полежать.
Под кровать носы сунули. Пусто. Тормошат Власа, кажи твово бродяжку. И как ты смеешь, хрен старый, без ведома властей на ночлег пускать. Пачпорт надо при себе держать, коли кого приютил. А беспачпортных сейчас же должен тащить в околоток.
— Да не в подполье ли он забрался?
Со свечами в подполье полезли. Все углы облазили. Не нашли бродяжку.
Опять к Власу подступают.
— Вечером он у тебя был?
— Был.
— Из лесу пришел?
— Можа из лесу, можа из поля.
— Все так, как Ермошка донес, — шепчутся полицейские. И опять к Власу:
— Насовсем ушел или придет?
— Куда он денется? Вестимо явится, не сейчас, так под утро. Куда же ему итти кроме. Больше у него никакого пристанища нет. Задержался можа где, у них сейчас работы много.
— Знаем какая работа. Вот мы тебе покажем!..
И решили полицейские дожидаться. Засаду выставили. Двое около угла, двое у калитки, двое в избе револьверы наготове, шашки наголо. Час прошел, два, дело к рассвету, все сидят за столом, дремлют, поклевывают, сами не спят и Власу спать не дают — охота им своими руками живого Арсентия схватить, поиздеваться над ним, ну и перед начальством выслужиться, чин повыше схватить.
Влас ворочался, ворочался на печи да и говорит:
— Вот что, царевы работнички, шли бы вы отдыхать себе, а то сами маетесь и другим спокою не даете. А во имя чего маетесь — и сами не знаете. Горькая ваша жизнь, полынная. Вам завтра до обеда можно почивать, а мне со вторыми петухами на фабрику надо. Шестнадцать часиков трубить. Бродяжка явится, я вам его самого лично представлю в участок. Там его по всем вашим статьям можете ослестовать, с головы и с ног мерку снять. В чем провинился — наказывайте, хоть в кандалы куйте. Только он свое дело знает отменно.
Полицейские не уходят. Злятся на Власа:
— И ты с ним заодно.
Влас только посмеивается.
— Куда уж мне, глаза слепы.
— Беседы его слушаешь?
— Бывает, лежим на печи и слушаю я, что он поет.
— А что поет?
— Да ничего особого. Видно за день деньской умается. Говорю больше я, а он слушает, глаза зажмурив.
— Чай все порядки ругаете? Про хозяев сочиняете небылицы в лицах.
— Случается и об этом толкуем.
— Вот за это мы его в участок потащим. Правонарушитель он…
— Какой Андрюшка правонарушитель? Работа его пользы приносит побольше, чем ваша, и главное за свои услуги никаких себе чинов и наград не выпрашивает. Нравится ему свое ремесло. У него свой участок есть. В чужой не суется, а в своем полный хозяин.
И так-то своими словами раскипятил Влас полицейских, что решили они не емши, не пивши сидеть в избе, но непременно споймать власова дружка. Уж ситчиком розовым заря занялась, Влас на фабрику собираться начал. Слышит: в сенцах что-то грохнуло, решето по полу покатилось.
— Готовьтесь, идет! — шепнул Влас с печи, — только хватайте сразу, меньше греха будет.
Ну, полицейски револьверы на дверь наставили, кричат:
— Бросай оружье. Не то стрелять будем.
А сами дверь в сенцы не открывают.
Бродяжка видно испугался окрика, замер за дверью, ни гу-гу. Один полицейский как бацнет в дверь. Ну, думает, смазал. Слышат шум на чердаке.
— Все дело испортили, — говорит Влас, — не надо было остраски давать. Теперь без кровопролитья не обойдется. Добровольно он с чердака не спустится.
Из избы околоточный тем, что под окнами, приказывает конный наряд просить: преступник вооруженное сопротивление оказывает, на чердаке засел, конечно револьверт при себе имеет, а то и два, сдаваться не думает, будет отстреливаться.
Ну, и пригнали конные, весь дом окружили.
— Пропал Андрюшка мой, — пожаловался Влас.
Чуть-чуть приоткрыл дверь околоточный, стоит за косяком и кричит в притвор:
— Сдавайсь, клади оружие, все равно не уйдешь от нас, не упрямствуй. Али дом спалим вместе с тобой.
Влас струхнул, боится: спалят дом, тогда и места на покой старым костям негде обрести.
— Зачем дом палить… Я лучше честью уговорю его сойти. Дом не палите.
Открыл дверь настежь. Царевы радетели оружье наготове держат.
— Выходи, Андрюшка, по доброй воле, лучше дело будет, — кличет он сгоряча.
Никто не выходит. Тогда дед ушел за перегородку, гремит горшками, сам приговаривает.
— Выходи, Андрюшка, — молочка дам.
Опять что-то грохнуло, и вкатился в избу Андрюшка — серый кот…
У ищеек глаза на лоб вылезли. Набросились они на деда с угрозами да с бранью. А Влас им свое:
— Я тут не причем. Говорил, что Андрюшка явится, вот и явился. Проверяйте, паспортный он али беспаспортный.
Так и убрались полицейски несолоно хлебавши. Ермошке в участке по морде попало: следи лучше, неверные адреса не указывай. Ну, зато Арсентий утречком преспокойно встал, он у Прона, слесаря с куваевской фабрики, ночевал, чайку попил и за свое дело.
Ермошка с битым-то носом еще злее стал охотиться за Арсентием, для помощи себе подручного взял. И вот вечером опять зацепил. Курточка Арсентия выдала: была она у него заметная, с медными пуговками.
Вьются шпики около ворот проновых.
Вошел Арсентий. Докладывает Прону: дело не ело — вчера одна, а ноне две вороны прилетели ко двору.
А Ермошка у ворот на слежку сподручного оставил, а сам в участок.
Прон взял ведро, по воду пошел, а сам краем глаза смотрит. И видит: какой-то горбатенький хрыч под окнами прогуливается.
— Да, — говорит Прон, — попали мы с тобой, Арсентий, в ловушку.
Стали они думать, как быть. Скоро Прон опять вышел. А под окнами Ермошка появился: полицию привел. Он знал проново пальто. Прон сторонкой к Ямам. Ищейки за ним не пошли: им в Арсентье интерес. В избе Арсентию видно опасно показалось сидеть, отправился он в другую сторону. Ермошка с подручным да с полицией за ним следом стелет. Арсентий идет так спокойненько, будто не его дело. Один раз только и обернулся, пуговки на куртке звездами блеснули. Ермошка так рассчитал, что к себе на тайную квартиру Арсентий путь держал. Ну, — думает, — там поди-ка разные запретные книжки спрятаны.