— И чего взбесился?.. — полюбопытствовал Найрин, исподлобья взглянув на старшего брата.
— Спрашиваешь?! Разве неясно, что мою невесту прежний жених уже мог отведать сто раз?
— Мало ли кого ты уже отведал сто раз, — Найрин не насмешничал, даже смотрел сочувственно.
— Что ты сказал?! Она девица из высокого рода! Ей полагается быть чистой… — рассердился Сайгур.
Действительно, ведь даже не думалось раньше о таком! А тут — мысли, подозрения, горечь как волной накатили. Есть вещи несомненные — снег белый, знатная невеста девственна…
— Ей полагается Дьямон, — негромко сказал Найтин. — Если бы король дал тебе Дьямон и вдову в придачу — ты отказался бы, что ли? Так иди к Мортагу и откажись. Не поздно ведь ещё?
Сайгур неласково процедил, в какой тёмный лес и куда именно желает прогуляться Найрину. Тот только пожал плечами.
— Всё было с разрешения её отца и князя. Это другой народ, помнишь? И перед тобой её вины нет. Вот женишься — и начнешь позволять ей или не позволять. И выставишь из замка её жениха. А пока кто ты ей?
— Выставлю жениха? Он всё ещё в замке? — вскинулся Сайгур.
После первых слов брата он вроде перевёл дух, но теперь снова потемнел лицом.
— Был там, говорят. А может, уже и нет его. Слухи ветер носит. Доберёмся — послушаем, что Мран скажет… — Найрин не спеша поднялся. — Пойду посмотрю лошадей, что купил сегодня.
Уже отдёрнув полог, обернулся, сказал:
— Тебе ведь не старуху дают с Дьямоном вместе, а молодую и красавицу. И она станет твоей, даст тебе клятвы.
Сайгур буркнул что-то ему вслед — но Найрин уже ушел.
Глава 7
Справившись с делами, порученными госпожой Астой, Фай принесла лепешек и чая бабушке и поговорила с ней немного — для всех бай Сару продолжала хранить угрюмое молчание, но внучку погладила по руке и сказала ей кое-что — мягко, спокойно, как когда-то. Как обычно. На этот раз её тревожили не только мысли о внуке. Фай сама недавно ощутила те же опасения.
Сначала Фай легла на свою подстилку и полежала немного, делая вид, что уснула. Госпожа Аста ворочалась и вздыхала, младший мальчик бормотал во сне и даже вскрикивал, потом он поднялся и, пошатываясь, пришёл к госпоже и лег ей под бок, она тихо сказала ему что-то. Вообще, в первый день Фай решила, что Аста — жена старшего господина, а мальчики их дети. Но потом она спросила кое-что у веселого Клая, кое-что прояснила бабушка — она, даром что помалкивала и поджимала губы, всегда легко и точно вникала в происходящее. Итак, Аста — не жена господина и мальчикам не мать. Мать их умерла, и тоже была наложницей. Тоже — потому что недавно ею была и Аста для старшего господина, а теперь он её отверг. Теперь он думает лишь о невесте, которую подарил ему их кандрийский князь. Впрочем, надо говорить — король. Это у них в Мукарране князь, а в Кандрии — король. Самое интересное, что будущая жена старшего господина — наследница их Дьямона, тани Челла. Это из-за неё плачет теперь госпожа Аста…
Аста — госпожа? Разве что для Фай, потому что так приказал господин Найрин. Да, она станет так её называть, станет слушаться — потому что он приказал. И она будет очень ждать, когда же он решит приблизить её к себе. У него нет женщины. Но старший господин запретил кому-либо прикасаться к Фай, ради договора с бабушкой Сару, и господин Найрин подчинился. Ну зачем так?! Он ведь лучше любого, кто когда-нибудь согласится взять в жёны Фай. Снизойдёт до того, чтобы взять ее…
И это не будет старший сын уважаемой семьи, молодой пахтан, о которых поют песни и мечтают девушки — став рабыней, эту возможность она потеряла навсегда! Это будет какой-нибудь престарелый вдовец — она и за это должна будет благодарить судьбу.
Может быть, господин Найрин передумает? Если попросить его об этом — взглядом, нежным прикосновением? А ведь однажды, в самый первый день, сразу после торга, он так посмотрел на неё, что показалось — вот прямо сейчас уложит её на узорчатый войлок…
Значит, так и будет. Он передумает. Господин Найрин не женится на Фай — и пусть…
Когда все уснули, Фай тихо поднялась, подхватила свою накидку и выскользнула из шатра. Нет, помечтать в ночи о господине Найрине она не собиралась. Она шла к волчьей клетке. Шла тихо, казалось — едва касаясь земли ногами. Ночной прохладный ветер гулял по лагерю и развевал одежду и волосы, которые она едва собрала в косу. Лагерь спал и не спал одновременно. Кругом стояли темные палатки с опущенными или даже зашпиленными пологами, но неподалеку горел костёр стражи, оттуда доносились голоса, а со всех сторон издалека — тоже голоса и даже звуки арфы. И ещё лай собак, конечно — тоже отовсюду, едва одной стоило начать…