Однако не больно-то и спешили разбираться. Плюнули и растерли…
2
Спустя два месяца в замызганном кафе где-то на Стромынке за мокрым столом сидели знакомые нам Илья Безменов и Марк Хохотва. Перед ними стояло по кружке, на газете лежал полуочищенный лещ. Судя по всему, они уже приняли не только пива.
— Разбавленное, — сморщился Илья, кивнув на кружку.
— Пойдет, — отозвался Хохотва.
— Пойдет-то пойдет, но как это мерзко — разводить сырой водой единственную отраду русского интеллигента, а, ученый?
— Мерзко, — подтвердил Хохотва и отпил глоток.
— Вот ты — ученый, — Илья ткнул пальцем в грудь приятеля, — а вовсе не понимаешь, отчего так происходит.
— Чего уж тут непонятного. Все жить хотят. И Зинка, — он кивнул в сторону тощенькой мадамки неопределенного возраста, стоявшей у пивной стойки.
— Зинка? — удивился Илья. — Да ее сажать пора, нахапала, курва… Жить хотят… Не все жить хотят!
— Все ты о том же, — поморщился Хохотва.
— А что, нельзя?! Почему? Ты скажи мне, почему я не могу помянуть моего лучшего товарища? Почему он жить не хотел?
— Он, как это сказать, заразился, что ли… Поэтому и решил развязаться разом.
— Заразился… Чем это он заразился? Думаешь, тоже оборотнем стал?
— Думаю.
— Глупости. Никаких оборотней не существует.
— Опять ты за свое. Мы же с тобой сами видели тогда в цирке…
— Все равно не существует. Я как убежденный… — он икнул, — убежденный…
— Кто?
— Ате… ате… атеист утверждаю: все, что мы видели, — элементарный гипноз. Нас просто гипнотизировал этот киношник.
— А медведей?
— И медведей тоже.
— Ну ты даешь!
— Утверждаю наверняка: и медведей… Почему, когда он снова стал человеком, на нем не было ни единой царапины? Вот! Ни единой! А ты заключение патологоанатома читал? Вот результаты вскрытия. Обширный инфаркт. Никаких повреждений.
Над столом повисло молчание.
— А пуля? — через некоторое время осторожно сказал Хохотва.
— Что пуля?
— Ведь в сердце у него пулю нашли, твою, между прочим, серебряную…
— Ну и нашли! Но ведь она находилась внутри предсердия, а входного отверстия не было. Не было!!! Как она там оказалась?
— Так и оказалась. Ты выстрелил в оборотня, а попал…
— В кого я попал?
— Может, закончим?
— Нет, не закончим! Ну скажи, в кого я попал? Патологоанатом чуть с ума не свихнулся, когда пулю нашел. «Не может такого быть», — говорит. Вот именно, не может. Он сам пулю подкинул…
— Кто он-то?
— Ладно. Не бывает никаких оборотней! Все это гипноз. Комов или как там его… Пантелеев, что ли, обладал мощнейшим даром, к тому же он был маньяк и педик. Заметь! И педик! И эти люди, типы, его дружки Шляхтин и Грибов, тоже. Свои способности они использовали для преступлений. Потом киношник понял, что дальше так продолжаться не может, что вот-вот их банду раскроют. Поэтому он навел на своих сообщников Ивана и с его помощью уничтожил их.
— Только Шляхтина…
— Не перебивай! Когда он понял, что Иван все понял, он решил и его… Для этого он напридумывал всю эту жуть, он же режиссер, сумел внушить Ивану и вынудил его застрелиться.
— Откуда же Комов знал, что мы явимся, да и пистолет…
— Он все знал! Он был гениален в своей отрасли… В своей сфере… И нам он попытался внушить нечто подобное… Но вышла осечка. Сердце не выдержало непомерной нагрузки… Вот он и того…
— Я же тебе рассказывал, — Хохотва задумчиво поднял глаза к потолку, — приезжал один из этих стариков — Артемий. Приходил ко мне в музей. Благодарил… Он сказал, что мы нашли единственный способ избавиться от оборотня: напустить на него медведей.
— Бред! Не верю!
— Старик точно приезжал.
— Не в старике дело. Я все равно не верю ни в каких оборотней. Допускаю, странностей в этом деле хватает, но в силу стечения обстоятельств. Просто совпало. Бывают такие случаи… Давай-ка лучше помянем Ваньку, пусть ему земля будет пухом…
Приятели подняли кружки, громко чокнулись, причем часть содержимого из кружки Ильи выплеснулась на его плащ.
— Я, дорогой ты мой товарищ ученый, тоже иногда, особенно ночами, думаю, — продолжил Илья прерванную мысль, — может, правда мы имели дело со сверхъестественными силами? Все эти рассказы, оборотни, призраки… Отрезанные головы. Понимаешь, было бы очень удобно объяснить все происходящее с нами, да и со всей огромной нашей страной влиянием потустороннего мира. Ведь почему так? То у нас все хорошо, а то все плохо. То тишь да гладь, а то смута… А вот они, эти самые потусторонние силы, свет и тьма, борются между собой А победить окончательно ни одна сторона не может. Отсюда и хаос.
— По-моему, ты перебрал, — вместо ответа объявил Хохотва. — Пойдем-ка домой, к Тамаре…
— Пойдем, — охотно согласился Илья Безменов и, слегка пошатываясь, двинулся к выходу.
— А пиво она все равно разбавляет, — неожиданно повернулся он к идущему сзади Хохотве, — и действует не по подсказке оттуда, — он направил указательный палец в пол, — а по своей инициативе!
Девять месяцев спустя
— Все-таки есть женщины в русских селеньях, — сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, ординатор родильного дома № 6, известного каждому москвичу.
— Что вы имеете в виду, Геннадий Михайлович? — подняла на него глаза старшая сестра.
— Даму из третьей палаты.
— Ах, генеральшу?
— Именно. Ведь не молода, чуть ли не пятьдесят, а какого парнягу родила!
— Да, ребенок на удивление… И знаете, Геннадий Михайлович, какая странность. Ровно год назад, день в день, у нее убили единственного сына. Студент-отличник, красавец, и такая трагедия. Она мне фотографию показывала…
— Убили сына?!
— Именно. Она до сих пор не может прийти в себя. Действительно, мужественная женщина. Нашла в себе силы родить почти в пятьдесят лет. Просто не верится.
— А кто отец?
— Она не сказала. Да и какое это имеет значение? Женщине нужен ребенок, пусть на старости лет, но свой, именно свой! Она, конечно, весьма обеспечена, в состоянии нанять кормилицу. Несмотря на свой возраст, еще очень интересная дама. Оно и понятно, ей не приходилось всю жизнь убиваться за сто двадцать рублей в месяц. Одно слово — барыня. И отдельная палата — пожалуйста, и лучшие врачи вокруг суетятся…
— А как ребенок?
— Просто богатырь. Весит почти пять килограммов! Рост соответственный. Все в норме, просто не верится. Обычно у рожениц в таком возрасте дети рождаются слабые, а тут — на загляденье.
— Неужели никакой патологии?
Старшая сестра замялась.
— Есть немножко, — поджав губы, проговорила она.
— Какая же?
Она обернулась по сторонам и, удостоверившись, что рядом никого нет, выразительно посмотрела на ординатора.
— Просили никому не говорить, — шепотом произнесла она.
— Но мне-то ведь можно.
— Понимаете, — она замялась, — он… мальчик то есть, весь покрыт черной шерстью, точно медвежонок. Алевтина Генриховна, как принимала, прямо воскликнула: «Медведя родила». Такая вот патология.
— Случается, — авторитетно изрек ординатор, — через месяц волосы, конечно же, выпадут.
— Вот и Алевтина Генриховна сказала то же самое.
— А как же генеральша, она не в истерике?
— Ей пока не показывали, да какая истерика, так уж ждала, так ждала, что, надо думать, и такому без памяти рада будет. Главное, что здоров, а шерсть выпадет.
— И то правда, — подтвердил ординатор.