Атака и оборона превратили ночь в праздничный фейерверк.
— Как красиво, Иржи, — вздохнула Яна восхищенно.
— Красиво. — На небе красиво, но каково на земле? Там новые поля смерти. Хорошо, что Яна порой забывает об этом. Наконец-то он нашел для своего ощущения необходимые слова: — Если бы не ты, не твоя любовь, чего бы стоила моя жизнь?
24
Станек пересек двор. Вокруг тьма: фронт был недалеко от Киева, налеты на него продолжались, и светомаскировку не отменяли. Особенно строго предписывалось выполнять ее бригаде, разместившейся в бывшем артиллерийском училище неподалеку от Печерской лавры и нового моста, который немцы все время бомбили.
Едва Станек вошел в здание штаба, как на плечи его опустились руки Рабаса с такой силой, что он пошатнулся:
— Ну, иди-ка сюда, иди! А то из-за своих проводов не увидишь Москвы! Ты в составе делегации, дружище. Я тоже! — Рабас, не останавливаясь ни на мгновенье, выпаливал все новости: — Смотр отменяется! Никаких парадов! Президент в Киев не приедет. Свобода и пятнадцать избранных повезут бригадное знамя в Москву, к нему. Ты не очень замерз? Так слушай, это тебя согреет! Торжественный акт вручения будет происходить в нашем посольстве, мы получим там медали для всех награжденных, а твою президент приколет тебе сам. Ты не оттаял? Тогда слушай еще! За русскими наградами пойдем прямо в Кремль! — Голос Рабаса гремел, у Станека тряслись руки: — Что ты на меня уставился? Соображаешь, какая это для нас честь?!
Станек прикидывал, сколько времени они пробудут в Москве. По меньшей мере, неделю.
— А что будет с бригадой?
— Ничего.
Рабас торопливо объяснял, что Свобода попросил советское командование не направлять бригаду на фронт, пока он с делегацией не вернется из Москвы.
«Яна будет в безопасности», — успокоился Станек и восторженно проговорил:
— Карел, я увижу Большой театр?
Рабас рассмеялся.
— А я тебе все о медалях. Дурачина, забыл, что для тебя самое главное — музыка!
Станек стоял с Рабасом в скупо освещенном коридоре, который его фантазия превратила в театральные кулуары. Рабас теребил его:
— Теперь спустись на землю. Возьми парадную форму, пару чистых рубашек. У тебя есть?
Станек мысленно покидал кулуары и вступал в огромный зрительный зал, сплошной пурпур и золото.
— Прямо с поля на паркетный пол не годится, Ирка, — поучал его Рабас. — Захвати сапожный крем, щетку…
Занавес тоже золотой, сцена открывается, и к Станеку несутся первые звуки оркестра… Чайковский, Бородин, Мусоргский, Прокофьев — кого ему посчастливится услышать?
— Майор Давид хочет с тобой поговорить. — Рабас взял размечтавшегося Станека под руку и повел.
Но, очутившись перед майором, Станек по-прежнему видел перед собой прославленную на весь мир сцену Большого театра и говорил растроганно:
— Я знаю, что это вы, пан майор, замолвили словечко за меня…
— Я рад за вас, — улыбнулся Давид. — Знаю, что мимо Большого театра не пройдете.
Рабас наблюдал за ними. Почему Давид так внимателен к Станеку? Не музыкальные же склонности надпоручика волнуют майора. В чем тут дело?
У Станека сомнений не возникало. Он вспомнил, как кричал майору: в третий раз я не дам оторвать себя от музыки! В третий раз это никому не удастся, даже вам, пан майор! Подумать только! Не обиделся. Наоборот.
— Благодарю за понимание…
— Теперь нам пригодилась ваша одержимость, — одобрительно сказал майор. — Большой театр! «Пиковая дама»! «Борис Годунов»! Кто из наших офицеров может лучше вас оценить это!
«Ласковые слова, приманка», — подумал Рабас.
— В Москве вы услышите и другую музыку, — сказал майор. — Многие и ее не смогут так прочувствовать, как вы.
— О чем вы, пан майор?
Давид по привычке, словно объяснял ему план расположения связи, водил пальцем по столу:
— В Москве вы встретитесь с видными политическими и военными деятелями. Там вы услышите, как будет устроена новая республика. И какой будет новая армия.
Все в Станеке ощетинилось.
— Почему именно я должен об этом слышать?
Майор нахмурился:
— Первый день мира — и вы видите уже конец всех хлопот. Но как нельзя без крепкой армии выиграть войну, так нельзя без нее обеспечить мир. — Майор заговорил вдруг о Галирже и Вокроуглицком. — Они ведь вам знакомы. Что вы против них возразите? Скажите! Ну, пришли из Англии, так что в этом особенного? Это не основание для разделения. Галирж — прекрасный штабной работник. Серьезный офицер. Не позволяет себя оттеснить, заботится о карьере? Это ведь характерно для многих… И опять-таки в этом ничего плохого нет.