Он почувствовал, что сзади кто-то стоит, и резко повернулся.
— Отлично, Боржек! — весело воскликнул Станек. — Но как в таком случае быть нам, связистам? Что же нам-то делать?
Ответ был неожиданным:
— Хочу назад в Красную Армию! — Боржек сорвал с головы пилотку и, нащупав на ней маленького львенка, схватил его пальцами.
Махат впился в него глазами. Связисты замерли. Боржек не отважился сорвать кокарду, но возбуждение его не утихало:
— Ходишь как шарманщик, всякий над тобой насмехается: что ты там играешь на этой катушке, бродяга? Быть связистом — все равно что не воевать! Мне нужен автомат, как это было у русских, и в атаку! Пан надпоручик, разрешите вернуться в Красную Армию автоматчиком!
Тень пробежала по лицу Станека, опустившиеся уголки губ стянули рот. Он ничего не понимал. Что это вдруг нашло на Боржека? Что за разговоры? Пусть Калаш объяснит ему.
Калаш рассказал, что вчера у них были красноармейцы. Кто-то притащил их сюда прямо из окопов. Прокопченные, в пыли, в глине. У одного из них даже золотая звезда Героя Советского Союза. Они рассказали, как рота 240-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник Уманский, пробилась на противоположный берег Днепра. Кто на плотах, кто с помощью досок, кто вплавь через широченную реку, прикрываясь брезентовыми подушками с сеном. Вода в Днепре покраснела от крови. Но все же рота закрепилась на том берегу…
Боржек выпрямился, словно еще больше укрепившись в своей решимости. Станек понимал Боржека. Его самого порой охватывало желание схватить автомат и с ним пробиваться к родному дому. Но сейчас речь шла не о нем — обо всех ребятах. Накануне сражения посеять в них чувство неудовлетворенности? Нет. Он заорал на Боржека:
— Значит, вы хотите отличиться, да? Косить немцев из автомата, так? А что будет в бригаде, вас не интересует! Вам этого мало — обеспечивать условия для четкого руководства операцией. Взаимодействие войск — чепуха? Пусть все это развалится, главное — чтобы все знали обо мне, герое!
— Если вы это понимаете так, пан надпоручик…
— Молчать! Речь не об этом! Вы ясно сказали: хочу назад к автоматчикам! — Станек отвернулся от Боржека и обратился ко всем: — Полевые телефоны, линии связи — это ваше оружие, ребята, и хорошее оружие. Вы бьете им не одного немца — бьете целые полки. Наше оружие сложное, трудное, оно требует точности, самоотверженности, оно требует от солдата многого… — речь надпоручика замедлилась, — иногда и жизни… а взамен предлагает солдату очень мало.
Боржек наконец выпустил львенка, приколотого к пилотке.
— Пан надпоручик, ведь я… я все-таки солдат… и хотя бы одного фашиста своими…
— Если хотите, — взорвался Станек, — бегите куда угодно. Но подумайте: когда вы переходили от русских к нам, это было в порядке вещей: вы — чех. Но наоборот? Запомните — этот шаг не оценят ни наши, ни русские. А уж от меня вы этого меньше всего ждите.
— Пан надпоручик, я останусь… простите меня.
— Ладно, — сказал Станек, дрожа от возбуждения, и присел на пень. Солдаты обступили его.
Смеркалось. Белые осветительные ракеты, ярко загораясь, медленно скользили вниз и гасли у самой земли.
— Словно рентгеном просвечивают, сволочи, — пробурчал Блага.
— Теперь уж, верно, недолго здесь торчать, — сказал Шульц.
Предположение явно адресовалось надпоручику. Но тот ответил вопросом:
— У вас все в порядке, ребята?
Они поняли, утвердительно загудели.
— Млынаржик, — произнес в темноте Станек, — когда взлетит следующая ракета, приказываю обе ноги показать мне!
Взлетела ракета. Ребята рассмеялись. Правый ботинок Млынаржика напоминал акулью пасть, стянутую толстой веревкой.
— Я просил, нового не дают… — буркнул Млынаржик.
Ракета скрылась за соснами. Станек вынул блокнот.
Цельнер задрал голову вверх.
— Уважаемая ракета номер девять, давай свети! Пан надпоручик ждет…
Очередная ракета не заставила себя долго ждать и уже лила белый свет Станеку на бумагу.
Эрик Зап испуганно смотрел прямо перед собой. Черные силуэты изуродованных сосен? Нет. Ему видится всегда одно и то же: отец, мать, сестры и брат — Соня, маленькая Грета, Арноштик. Он снова слышит голос отца: «Подумай хорошенько, прежде чем бежать». Он не послушался. И теперь его мучит совесть. Еврейская семья, да еще старший сын исчез. Куда? Ясно куда. Что их за это ждет. Ведь день ото дня становится страшнее. Он слышит рыдания. Кто это плачет? Арноштик? Греточка? Мама?