— Нет.
— Они вам были очень к лицу. — Он взял наугад следующий кабель. Нащупал башмачок и машинально надел его на мизинец. — Какая малюсенькая туфелька. Здесь даже безделушку, прихваченную из дома, берегут как зеницу ока, а вы все отдаете моим проводам.
— Что вы играли на том вечере, пан надпоручик?
— Шопена…
— Нет, потом, когда зал был уже пуст.
— «Мечты» Сметаны.
— Мне кажется, это было что-то другое. — Яна робко посмотрела на него. — Быть может, ваши мечты?
Станек хорошо помнил тот вечер. Он импровизировал тогда для одного-единственного человека, и этим человеком была она, Яна.
Вдалеке послышался нарастающий гул моторов. И вот уже прямо над самыми вершинами сосен замелькали бомбардировщики. На фюзеляжах свастика. Станек широко раскрытыми глазами глядел на них. Вспомнилось: такие же самолеты пронеслись над их эшелоном у Яхновщины — а после дубовые кресты на пятидесяти четырех могилах. Яна, закинув голову, следила за «юнкерсами».
Открыла огонь зенитная батарея. Станек, прижав Яну к сосне, заслонил ее своим телом.
Ревели моторы, били орудия. Лес словно бы улавливал весь этот грохот и многократно усиливал его. Сосны сотрясались, дрожала земля. В воздухе рвались выпущенные по «юнкерсам» снаряды; их осколки, как стрелы, со свистом летели вниз, срезая ветви сосен.
Станек чувствовал, как дрожат корни, на которых он стоял, дрожит воздух, дрожит Яна. Сколько ей было, когда она пришла в бригаду? Пятнадцать? Шестнадцать? И ничуть не изменилась: такая же пугливая, на мужчин не смотрит, совсем ребенок. Время для нее как бы остановилось. И это хорошо. Кто может сделать ее на фронте по-настоящему счастливой? Здесь собственная жизнь никому из нас не принадлежит. Что ж, пусть остается ребенком — так для нее лучше.
Батарея умолкла. «Юнкерсы» исчезли. Остался один. За ним тянулся дымный шлейф. Потом самолет клюнул носом и стремительно рухнул. Моторы удалявшихся машин хрипло пели похоронный марш экипажу, который уже никогда не вернется с днепровских берегов.
Небо успокаивалось. Тишина возвращалась на землю.
— Всегда бы так, — рассмеялся Станек.
Яна провела рукавом по лицу. Каска у нее сползла на спину, напоминая шляпу, висящую на затянутой под подбородком лепте. Растрепавшиеся волосы, более длинные, чем полагалось на фронте, спускались на ее погоны без знаков различия — погоны рядового.
Станек подумал: «Нет. Все-таки время для нее не остановилось. Она хорошеет с каждым днем. Черт меня подери, если такой красоте место в окопах».
— Яна, — сказал он поспешно. — Я хотел бы с вами поговорить. Когда освободитесь, позвоните мне. Или нет. Я сам об этом узнаю и позвоню вам. Можно?
— Позвоните, — радостно произнесла она, но тут же помрачнела: — Ведь мы, наверно, должны как можно скорее…
— Мы многое должны, — сказал он глухо. — Но несколько минут для нас я всегда найду. Придете, когда позвоню?
— Приду.
Он оглянулся. Там глаза, здесь глаза. Намеренно громко проговорил:
— Это вы здорово придумали — обозначить кабели. Заканчивайте! — И направился к землянке.
Яна вернулась к связке проводов. Считала, улыбаясь: четыре янтарика — к четвертому отделу, пять — к пятому.
Из землянки, выпускавшей клубы дыма, вынырнул отец Яны. Он тер покрасневшие глаза и пробирал Шульца, который плелся за ним:
— Стыдитесь, друг мой! Служили в полевой кухне, а не можете разжечь огонь!
— И бумагу я положил, и стружку тоже, да еще бензином облил. — И, чувствуя, что это только подчеркивает его неумение, Шульц перевел разговор на другую тему: — Ну а как ваша «луковица», пан ротный? Все еще ходит?
Панушка, завидев приближающегося Станека, уже не слышал его.
— Нам и похвастаться нечем, пан надпоручик, — пожаловался ротный. — Наш пункт связи как душегубка.
Из землянки полз густой дым. Станек про себя отметил, что это уже четвертая землянка, из которой выкурило солдат, как кроликов из норы.
— А в остальном все в порядке, пан ротный? Я знаю, на вас всегда можно положиться, — сказал Станек.
Он пообещал найти кого-нибудь из русских, чтобы те показали чехам, как нужно отапливать землянки. Потом вскочил в седло и тронул поводья.
— Эх, мне бы три золотые на погоны, как у него, — вздохнул Шульц.
Лес, уже охваченный дыханием осени и искореженный недавними боями, обступил всадника со всех сторон.
До вечера было еще далеко, но для Яны с отъездом Станека день кончился. «Эх, кабы не эти три золотые звездочки, — думала она, — остался бы он тут. Всегда был бы рядом со мной».
2
Сапфир испуганно вздрагивал. Станек крепко сжимал колени, стараясь придать коню больше уверенности.