– Я должна напомнить тебе, Ник, что ты удобно устроился. Поэтому не надо читать мне лекции о том, что я должна и чего не должна делать.
– Я не желаю опять спорить по этому поводу. В какое время в субботу?
– Я завезу ее днем, около половины пятого.
– Тебе не кажется, что это должен быть вопрос? Например: «В половине пятого, тебе удобно будет?» Ладно, договорились. Но, Марианна, ты приходишь, прощаешься с Розой и уходишь. И все. Ты не будешь искать ссоры и не станешь отпускать ехидные замечания в присутствии девочки.
– Ты подлец, Ник. И не я одна так считаю. Я разговаривала с Джудит…
– Марианна, мне абсолютно наплевать на то, что думает Джудит. До субботы.
Ник положил трубку, сел на диван и стал тереть глаза, пока не почувствовал боль. Подняв голову, он стал рассматривать свое отражение в зеркале на противоположной стене. Поразительно, подумал он, как обернулись дела. Почему он чувствовал ненависть и презрение к той, с которой был когда– то так близок, с кем вместе смеялся, делился мыслями, занимался любовью? Любовь! Сейчас ее было так же невозможно вообразить себе, как и бесконечность. Его ненависть, как спирт при перегонке, со временем становилась все более крепкой, чистой и сильнодействующей. Однако избавиться от Марианны было нельзя: она подцепила его на крючок, и разорвать связь между ними невозможно. Его дочь Роза, которой он никогда не хотел, – неопровержимое физическое доказательство их прошлого, их любви.
Он не хотел, чтобы появилась Роза. Сейчас Ник любил ее, но он не хотел, чтобы дочь родилась. Можно не сомневаться в том, что в какой-то момент Марианна сообщит Розе об этом обстоятельстве, если уже не сделала этого. Сожалел ли он по-прежнему о том, что малышка родилась? Если бы можно было выбирать, хотел бы он повернуть назад стрелки часов и отказаться от Розы и того времени, которое они провели вместе? Сидеть с ней в парке у озера, смотреть, как она, широко раскрыв рот, срывалась с места за утками и гусями, приготовиться к тому, что, разбежавшись, она не сможет остановиться и полетит вперед через голову, подхватить ее, отряхивать пыль и целовать слезы на раскрасневшемся личике, стараться рассмешить. Впереди у нее была вся жизнь.
Ник видел в зеркале лицо взрослого человека, и перед ним мелькали обрывки воспоминаний о том времени, когда ему самому было шесть лет.
Торт на день рождения в виде поезда на шоколадных рельсах; волшебные огни вокруг сцены с колыбелью в рождественской витрине; ангелы с золочеными крыльями и овцы, шерсть которых была из кудрявых древесных стружек; крошечные бутылочки шампанского с пеной для купания в оставленном под елкой чулке; разбудившие его поздно ночью крики матери и такое громкое хлопанье дверьми, какого он прежде никогда не слышал. Роза, наверно, будет вспоминать парк, свой ярко-красный шарф и уток с гусями, которых она гоняла. Да, он был рад, что она родилась, он любил дочь. Но Марианну он ненавидел.
Кейтлин тоже ненавидела Марианну, занимала по отношению к ней жесткую позицию и заявляла, что та позорит женщин. Нику это приносило облегчение, поскольку он знал, что Марианна изо всех сил старалась выставить себя пострадавшей стороной – несчастная женщина, брошенная бесчувственным мужчиной, оставленная с ребенком на руках, тогда как он безнаказанно освободился от своих обязанностей. В такой версии событий, которая, как он знал, негласно принята многими из его знакомых, был упущен ряд важных фактов. Во-первых, Марианна хотела ребенка, а он – нет. Во-вторых, Марианна перестала принимать таблетки, ничего ему об этом не сказав. В-третьих, она сделала это тогда, когда было очевидно, что их отношения подходят к развязке. В-четвертых, сказав ему об этом, она также сообщила, что решение о том, что делать дальше, будет принимать она сама и никто другой, кроме нее.
После рождения Розы какое-то время казалось, что все устроится. Ник стал жить отдельно, договорившись о финансовой стороне и о том, когда он будет ухаживать за ребенком. Однако период гладких отношений был недолгим, и особенные неприятности возникли, когда Ник начал встречаться с Кейтлин. Стали раздаваться звонки поздним вечером, кто-то долго молчал, а потом просто клал трубку. Иногда Марианна начинала выкрикивать оскорбления, пару раз она даже приходила и начинала колотить в дверь: «Ублюдок, ублюдок. Проклятый ублюдок, опять с этой шлюхой. Открой чертову дверь, трусливый ублюдок! Выходи, стерва!» Ник очень боялся, что однажды Кейтлин ответит, потому что она не уступила бы Марианне. Однако обычно она закрывала голову подушкой и сквозь скрежет зубов требовала, чтобы Ник избавился от Марианны.
Когда-то Ник поклялся, что никогда не будет вести себя в присутствии своих детей так, как вели себя его родители при нем, его брате и его сестре. Но однажды, когда он забирал Розу из дома Марианны, они стали ругаться, и та налетела на него, впившись ногтями в лицо. Они боролись в гостиной. Ник повернул женщину и удерживал ее руки подальше от своих глаз.
– Сумасшедшая сука, чертова ненормальная сука!
Повернув голову, он увидел стоявшую в дверях девочку, по лицу которой ручьем текли слезы.
– Папа, перестань, не трогай маму, не бей маму.
Он отпустил руки Марианны, она встала рядом с ним, тяжело дыша от физических усилий и ярости, и они оба смотрели на фигурку малышки, которую произвели на свет.
Постепенно буйные сцены прекратились, и в последнее время Ник мог отчасти ослабить напряжение. Теперь между ними установилась мрачная ненависть, взаимное озлобление. Нику казалось, что его одурачили; Марианне казалось, что ее предали. Ненависть росла и набирала силу, из младенчества она перешла в детство, и у нее впереди была целая жизнь. И ни один из них не знал, что с этой ненавистью будет дальше, какая бурная юность предстоит ей в скором времени.
Ник поднялся и подошел к окну. Дождь был таким мелким, что у него не хватало сил долететь до земли, и ветер бросал капли на оконное стекло. Это была его квартира; Кейтлин жила здесь вместе с ним, но квартира была его. Отец дал Нику денег на первый взнос, убеждая купить жилье, пока цены на рынке не поднялись. В конце концов, он нашел эту квартиру на Страуд-Грин-роуд в десяти минутах от станции метро «Финсбери-парк». Район не ахти, но все же это был Северный Лондон, и квартира Нику нравилась, особенно садик на крыше сзади, откуда был виден небольшой городской парк: люди играли в шары, запускали змеев, жаловались друг другу на свои беды, гуляли с собаками, а летом этот парк долго освещался лучами заходящего солнца. Ник наконец освободился от Марианны: здесь она не могла предъявлять к нему требования, отсюда он мог никуда не уезжать, если ему того не хотелось. Это была его квартира.
Кейтлин вернулась в комнату, жуя кусочек жареного хлеба с черным густым соусом. Она ничего не сказала и стала рыться в бумагах, лежавших на столе, зажав хлеб во рту, чтобы делать это обеими руками.
– У нас все равно не было никаких планов на субботу, – сказал Ник. Внезапно он почувствовал усталость.
Глядя на него, Кейтлин дожевала, а затем проглотила свой тост.
– Мы всегда можем снова посмотреть «Бэйба».
Ник не понял, был ли в ее словах сарказм. Она смеялась больше, чем Роза, когда мыши пели «Голубую луну». Хотя Кейтлин ненавидела Марианну, но ласково относилась к Розе и иногда явно радовалась ее присутствию, поскольку это избавляло от необходимости идти на какие-нибудь вечеринки или общественные мероприятия. Это не значит, что Кейтлин сторонилась общества – она любила компании, но терпеть не могла толпу, неудобства и очереди. Особенно если толпа и очереди состояли из людей, связанных со СМИ, – к этому классу людей она испытывала глубокое презрение. Кейтлин всегда была категорична в своих симпатиях и антипатиях: она редко допускала исключения или принимала неоднозначность ситуации. Ее неодобрение временами тоже выглядело эксцентрично: Кейтлин могла подняться и гордо выйти из зала, если в фильме показывалась погоня на автомобилях, и заставить ее вернуться было невозможно. Все автомобильные погони были скучными, а все фильмы с ними – плохими, так же как ничего хорошего она не находила в научной фантастике и мюзиклах. Равным образом то, что нравилось Кейтлин, было объективно хорошим, и спорить здесь не о чем. Те, кто говорил, что не любит Шекспира, были, по ее мнению, просто глупы и не стоили того, чтобы она тратила на них свое время.