Срок, отведенный на изготовление механической руки, истекает завтра, чем только все это кончится?
Как и всегда по вечерам, Осман завершает лечебные процедуры до того, как появляются наложницы.
— Мне можно идти, господин?
— Иди, старик. И имей в виду: плохо придется вам, если завтра рука не будет готова. Я жду ее!
А Осман-то думал, что ему постепенно удалось приучить раиса к мысли о возможной неудаче.
— Срок истекает к заходу солнца. Так и передай своему мальчишке!
8Назавтра, вопреки всем опасениям, рука готова. Она хорошо действует, ослепительно сверкает, красиво отделана и легка. Юноши по очереди примеряют ее на себя. Проявив немного терпения и сноровки, ею можно двигать. Даже плачущий от волнения Осман не отказывается от примерки.
— Это же настоящее восьмое чудо света!
Да. Но по сравнению с живой человеческой рукой эта — серебряная — не так уж и хороша. Все зависит от того, на что рассчитывает Арудж-Баба. Если он не желает, чтобы у него болтался пустой рукав, то сочтет искусственную руку верхом совершенства. Если он намеревается поразить окружающих чем-то никогда не виданным, то и для этой цели творение Хасана подойдет как нельзя лучше. Если он ждал чуда, то оно, можно сказать, свершилось. Но если он рассчитывал получить точно такую же руку, какую потерял, то надежды на спасение у бедного Хасана нет.
Четверо друзей и Осман советуются, как лучше поднести руку раису. Можно организовать своего рода торжественную церемонию, явиться к бейлербею всем вместе, но Хасан отвергает эту идею: он пойдет сам, и пусть гнев Аруджа обрушится на него одного. Чем все кончится, никому не известно, пусть раис не знает, какие помощники были у Хасана. Ведь если что не так, Арудж-Баба может сразу лишить их своей благосклонности.
— Иди сюда, Осман, дай я тебя обниму, пока у меня есть еще обе руки. Отныне я тоже могу стать одноруким.
Именно теперь, когда дело, можно сказать, сделано, Хасан впадает в уныние. Уж лучше бы, говорит он, Краснобородые продали его сразу после того набега, да, лучше быть рабом, чем сыном безумца. И вообще, кто сказал, что Арудж-Баба действительно намерен сделать его своим приемным сыном? С какой стати Краснобородым превращать в законного наследника какого-то раба?
— Сынок, ну кто же может знать истинные намерения тех, кто нами распоряжается? Какие силы движут ими? С какой стати они будут объяснять причины своих поступков?
Скрестив ноги, Осман Якуб садится на пол перед Хасаном. Разговаривая с юношей, он энергично массирует ему ступни и лодыжки:
— Ты совсем замерз, ноги холодные как лед. Сейчас я разгоню тебе кровь, и ты сможешь мыслить спокойно и здраво.
Похоже, что Хасан нечувствителен ни к рассуждениям старика, ни к массажу, но Османа это не смущает.
У Аруджа и у Хайраддина нет во дворце родных сыновей. Оба брата произвели на свет десятки детей, которых разбросало по всему свету, так как держать во дворце их не пожелали. А еще ходят слухи, что детей Аруджа всех до единого погубили в знак какой-то непонятной кровной мести. Как бы там ни было, Краснобородые решили сделать своим наследником человека, не связанного с ними узами родства.
Кроме того, Хайраддин любит Хасана, как родного сына. Может, Арудж-Баба тоже любит его: поди знай, что у бейлербея на сердце, хотя Осман готов побиться об заклад, что так оно и есть.
Ну а то, что Хасан не из царского рода… Так ведь и Краснобородые не царских кровей. Отец у них был янычар, а мать — простая женщина с острова Лесбос. И они не делают из этого никакой тайны. Главное для братьев — будущее созданного ими царства. Хасан всегда был необыкновенным мальчиком, и оба раиса, решив, что из него мог бы получиться хороший царь, стали его терпеливо готовить к этому. Теперь, увидев юношу таким неуверенным в себе и безвольным, они, конечно, откажутся от своей идеи.
Хасан даже готов разнести вдребезги только что изготовленную серебряную руку.
— Бесполезная железка, выкинуть ее — и все.
— Да если ты не отнесешь ему эту красавицу, тебе и впрямь отрубят руку, ты же знаешь, какой он бешеный.
Пусть Арудж-Баба делает с ним что хочет. Хасан для себя уже все решил. Лучше быть одноруким и навсегда остаться рабом, чем служить посмешищем и постоянно страдать от сумасбродств безумца, вечно гадая, что тебе уготовано — жизнь наследника или смерть.
— Разве мы не находимся постоянно между жизнью и смертью? Не Арудж-Баба, а один только Аллах решает, когда и как прекратить наше земное существование. Ты охвачен страхом, я почувствовал это по твоим холодным ногам.