Аультину во сне видит себя верхом на скакуне: он — победитель скачек. Его качают и на руках несут к навесу, чтобы вручить розу из теста.
Глубокая ночь. Мальчик спит с забытыми на груди лаунеддас. Вдруг щенок, свернувшийся калачиком у самой его шеи, начинает скулить, лизать подбородок, тормошить лапами и наконец будит его.
И впрямь происходит что-то непонятное. Внизу, справа, виднеются огни, но, конечно, не те безопасные, которые запускали для развлечения деревенских жителей. Там полыхает настоящее пламя, красные языки его, извиваясь, ползут от берега в гору, и самый длинный из них уже достиг зарослей кустарника.
Издалека доносятся крики. А вот под горой вспыхивает еще один пожар. Хорошенько вглядевшись, можно различить и пожар, бушующий чуть в стороне. Горит по меньшей мере в трех местах. В центре, это совершенно ясно, пылает сарай со снастями для ловли тунцов.
С башни раздаются выстрелы, но со стороны моря стреляют чаще. Да это же самое настоящее нападение. Пираты!
Собаки словно взбесились и с громким лаем носятся вокруг овчарни. Аультину велит им замолкнуть, но испуганные псы больше не слушаются его.
— Вы что, хотите, чтобы они и сюда пришли? Молчать! Молчать!
Мальчик распахивает ворота овчарни и гонит стадо в сторону небольшой лощины, подальше от моря. Стадо разбредается по кустам, и гнать его вперед ночью, да еще при адском шуме, который доносится с берега и становится все громче, — дело непосильное для одного пастушонка. Щенок, не переставая визжать, путается под ногами, так что Аультину не выдерживает, берет его на руки и сует себе за пазуху.
Стадо пересекло лощину, и теперь его надо гнать снова вверх, в гору. А глупые животные не могут идти тихо — блеют, лают, топочут. Белые шкуры сбившихся в кучу овец, как назло, отчетливо выделяются на фоне кустов и похожи на большой водопад.
Едкий, удушающий дым добрался уже и сюда, но он не настолько густ, чтобы под его пеленой можно было укрыться, зато от него дерет в горле. Напуганные овцы блеют все громче. Собаки вроде опомнились, взялись за свою работу: кусая и толкая лбами овец, они гонят их вперед, и стадо, словно расплескавшаяся, вся в завихрениях волна, движется к самой высокой точке горы. Только бы перевалить за нее; на противоположном склоне среди колючих кустов ежевики есть большие пещеры, и в них можно спрятаться.
А тут еще напоминает о себе поврежденная нога Аультину, на нее больно ступать, и мальчик едва ковыляет. Он и овечка с деревянной култышкой помогают друг другу: когда нога у парнишки подворачивается, он опирается на овцу, а когда та за что-нибудь цепляется, он освобождает ее деревянную ногу.
Стадо, вместо того чтобы двигаться клином к спасительнице-вершине, разбредается по склону.
Самая лучшая собака бежит впереди, указывая дорогу, но вдруг ее, прямо в прыжке, настигает первая раскаленная стрела.
Пираты-берберы опередили их, они обогнули выступ горы, на котором находится овчарня, рассыпались по всему склону и набрасываются на животных, обезумевших от огненных стрел, криков, свиста арканов, которыми им захлестывают шею.
Глупые кролики почему-то повыскакивали из своих нор и стоят, ослепленные летающими огнями: из каждого десятка стрел по меньшей мере три — с горящим оперением.
Если бы у Аультину была нора, как у кроликов, он, увидев, что стадо окончательно потеряно, забился бы в нее, но на этом склоне нет никаких укрытий, а кусты, исхлестанные трамонтаной,[2] слишком редки. Остался единственный выход: слева над берегом нависла высоченная скала, склоны которой поросли жидкими кустиками можжевельника и целыми подушками плотной и колючей травы — они не боятся огня и могут служить опорой. Аультину подходит к краю обрыва и, покрепче прижав щенка к груди, кувырком скатывается вниз.
Посредине стенки надо бы задержаться, зацепиться за что-нибудь, но поблизости нет подходящего куста, и мальчик падает прямо в пиратский стан, на кучу убитых солдат и лошадей, на оставшиеся от пожара головешки. А вокруг гремят взрывы и сверкают сабли. Настоящее светопреставление!
11