И думает: «Неужели мы никогда больше не сможем скакать верхом, как сумасшедшие, сидеть на отмели и смотреть на небо, бесцельно бродить по холмам? Неужели это и есть взрослая жизнь? Неужели нет никакой возможности продлить время или найти в нем маленькую нишу лично для себя?»
Шарлотта-Бартоломеа, которая так и не приехала летом, теперь вынуждена ждать весны, чтобы отправиться в морское путешествие.
Ахмед Фузули вернулся к своим занятиям и снова стал отшельником. Рум-заде возобновил торговлю и послушно отправляет своей матушке отчеты о делах и доходах. Снова начинают приходить подарки и приглашения от Цай Тяня, царя снегов.
Город, пережив траур и праздники, постепенно возвращается к нормальной жизни. Теперь он стал еще более населенным, еще более богатым, еще более живым и, как говорит Осман, может быть, еще более задиристым и необузданным.
Осман Якуб снова ругает своего сына Хасана за то, что он совсем не отдыхает, или слишком бледен, или что подолгу выслушивает просителей, которые идут к нему толпами, как к отцу. А Хасан им не отец, говорит Осман, и не обязан заботиться о каждом из своих подданных в отдельности. Более того, поскольку он молод, то имеет право позаботиться и о собственной жизни.
Осман сетует на то, что город и Совет перекладывают все дела на Хасана, хотят, чтобы он все решал за них, а потом еще не соглашаются с его решениями. Даже сопротивляются. Чтобы добиваться своего, Хасану нужно иметь огромное терпение.
— Разве ты не видишь? Они словно дети, которые не хотят взрослеть, — говорит ему Осман.
— Повзрослеют, когда почувствуют в этом необходимость.
— Ты даже не замечаешь, что Анне все время приходится тебя ждать. Зачем ты привез ее сюда? Чтобы она сидела со мной?
Хасан улыбается. Схватив старика в охапку, подбрасывает в воздух и уже опять мчится по холмам и пустыням заключать новые договора о мире и сотрудничестве. Император, пытаясь обеспечить себе друзей на время бегства, а затем расколоть единый фронт союзников Алжира, щедро раздает подачки, сея раздоры. Уже не говоря о другой империи, Оттоманской, которая рекрутирует солдат для своих войн и требует дань.
— Наберись терпения, моя маленькая, — говорит Осман Анне, когда она возвращается во дворец, переделав множество разных дел, специально придуманных ею, чтобы чем-то себя занять.
— Терпения? Почему?
Анна заметила, что не имеет значения, когда и как они проводят время вместе. Вернее, имеет, и очень большое, и всякий раз это снова кажется ей чудом. У них еще все впереди. Много дел. И вся жизнь.
— Осман Якуб, — говорит Анна своему другу, помогая ему приподнять маркиза де Комареса, чтобы поменять под ним подстилку из рисовой муки и ириса, на которой он лежит, — я так счастлива, что хочу умереть.
— Бога ради, — кричит Осман, осеняя себя крестом и делая знак против сглаза, — зачем ты говоришь такие глупости?
— Нет, успокойся. Я вовсе не молюсь об этом Господу. Я знаю, что это грех. И не хочу покидать вас. Никогда. Но ведь это такое блаженство — умереть, пока ты счастлив, пока жизнь еще не наскучила, не надоела.
— Господи, вот видишь, что получается, когда ты не пьешь моих отваров утром и на ночь! Правда, ты всегда была немного странной, — говорит Осман, сажая ее на колени. — Еще совсем маленькой девочкой ты говорила мне, что счастлива, и при этом плакала в три ручья. На, пососи конфетку из тимьяна, чтобы немного успокоиться. И потерпи до завтра. Вот увидишь, завтра он вернется.
Но на следующий день Хасан-ага не вернулся.
Стоит теплый день, который позволяет надеяться на скорое окончание холодной зимы. Пострадавшие от мороза финиковые пальмы охотно откликаются на ласковые заигрывания теплого ветерка, покачивая в ответ своими бахромчатыми листьями.
Прежде чем приземлиться, голуби красиво планируют в небе.
Сегодня службу на голубятне несет только один мальчик-ученик. Прочитав послание, он становится сначала красным, потом начинает дрожать, а затем удивленно смотрит на небо, не понимая, как оно может оставаться таким спокойным.
Он кубарем скатывается вниз по лестнице и бежит в Совет. Но Совет сегодня не заседает.
Во дворце пустынно. Нигде никого. Он не знает, что делать, а послание обжигает ему пальцы, словно горящие угли. Ему кажется, что он остался в этом мире совсем один и что дворец населен духами, которые спрятались за занавесями, лавками, гербами, висящими по стенам, и даже за нарисованными на плафоне цветами и голубым звездным небом.
— Люди, — кричит он, — наш царь умирает.
Но его, кажется, никто не слышит. Тогда мальчик выходит в сад и, плача, бежит в помещение дворцовой охраны.
— Идите сюда, читайте. Хасан-ага, наш господин, потерял сознание. У него горячка, и он далеко отсюда.
Чуть позже приходит другое послание:
«Везу руку. Готовьтесь к большому празднику.
Но на это сообщение никто не обращает внимания.
Люди открывают окна и двери, выходят на улицу, шепотом переговариваются между собой. Они растеряны и потрясены. Работы приостановлены.
— Нашему аге очень плохо. Надо бежать к нему.
Но куда бежать, если Хасан-ага далеко и даже неизвестно где?
Анна услышала эту новость возле гепардов, когда показывала зверинец детям, которые пришли послушать сказки Османа Якуба.
— Госпожа, прекрасная госпожа, — кричит ей один из малышей, дергая за руку, — скорее, проснись, госпожа, а то ты как мертвая!
Приходят новые послания. В них говорится, что ага Алжира возвращается. Он пришел в себя, но состояние очень тяжелое. У него сильный жар, и он едва дышит.
В сообщениях не говорится, с какой стороны они прибудут, так как ага не хочет, чтобы его встречали. Город должен жить своей обычной жизнью. Но это невозможно.
Открыли двери мечети, христианские церкви и синагоги, чтобы все верующие молились за здоровье Хасана. Но люди предпочитают молиться на улице: трудно сопротивляться горю в замкнутом пространстве.
Весь город вышел на улицы. На стенах вывешивают флаги и штандарты, чтобы Алжир выглядел красивым и достойно встретил своего царя.
Люди приносят из домов самые красивые ковры: ими выстилается разноцветная дорога от самых ворот дворца к западному входу, так как есть сведения, что именно оттуда прибудет умирающий ага.
Никто не хочет верить, что Хасан умирает. Амин принес все свои лекарства. Рядом с ним стоит толпа врачей. Они готовы оказать помощь, хотя уже распространился слух, что никакие лекарства не помогут.
Люди ждут молча. Какой-то ребенок тихо спрашивает: «Почему?»
Анна уже несколько часов стоит за воротами города, держа в руках новую чалму, которую вышила для него.
Теперь листья финиковых пальм, покачиваясь на слабом ветерке, отбрасывают на землю длинные черные тени, напоминающие хлопающие крылья.
Скоро закат, но небо все такое же светлое. Оно темнеет лишь на какое-то мгновение, когда появляется стая перелетных птиц. Потом становится розовым.
Кортежа не видно…
В порт входит корабль. Становится холодно. Люди надевают белые шерстяные плащи и зажигают факелы.
Постепенно напротив белоснежного города на фоне кедрового леса проступает белизна других плащей — это приближается кортеж аги.
Анна бежит навстречу, а вслед за ней летит Осман, выплакавший все слезы.
Лошади останавливаются. Носилки опускаются в конце ковровой дорожки.
— Дайте пройти, прошу вас, дайте пройти.
Это Шарлотта-Бартоломеа. Она пробирается сквозь толпу, прижимая к груди серебряную руку Аруджа и повторяя сквозь слезы:
— Это невозможно. Этого не может быть.
И внезапно умолкает, потому что в наступившей тишине ее голос — единственный.
Дальше она идет на цыпочках и передает серебряную руку Осману, который опускает ее рядом со своим сыном и повелителем. Анна не отрываясь смотрит на Хасана-агу, в его счастливые глаза.