В любом случае их судьбу решать не Хасану. Это еще один вопрос, требующий разъяснения. Ему поручено препроводить женщин к бейлербею Аруджу, который и примет окончательное решение.
Шарлотта-Бартоломеа опускает веки и, судя по всему, погружается в молитву.
Анна сидит, подобрав под себя ноги, в стоящем напротив кресле и пытается расколоть орехи, сжимая их в руке по два, но у нее ничего не получается. Хасан помогает девочке. Она с улыбкой выковыривает ядрышки и одно протягивает принцу.
— Орехи, конечно, ваши, как и все остальное, но сейчас они немножко и мои, потому что я их выиграла у Пинара. Берите.
Тетушка смотрит на Анну, вытаращив глаза. Девчонку следовало бы хорошенько отшлепать. Как она запросто держится с этими бандитами, словно сама — какой-то пиратский юнга, а ведь она маркиза по рождению и предназначена в жены герцогу. Пока Хасан возится с орехами, Шарлотта-Бартоломеа трижды быстренько осеняет себя крестным знамением и снова прикрывает глаза: лучше сделать вид, будто она ничего не заметила.
Угощая Хасана и жуя орехи, Анна де Браес набирается смелости и спрашивает, не отправят ли и тетушку к Великому Султану в Истанбул. Хасан отвечает, что иногда женщин действительно отправляют к Великому Султану, но в особых случаях и со специальной целью, и когда такое случается, избранницы чувствуют себя весьма польщенными высокой честью. Судя по всему, Анна и Шарлотта не совсем представляют себе, насколько высока эта честь, ибо перспектива оказаться в гареме Великого Султана их вовсе не приводит в восторг. Маркиза окончательно мрачнеет и, высоко подняв голову, сидит сжав губы, прикрыв глаза. А девочка с удовольствием лакомится орехами.
— Я спросила просто так, из любопытства. Совершенно не знаю, чем бы мне здесь заняться. Мне никогда не доводилось быть так долго в море. Ужасная скучища!
Бедная тетушка, привыкшая к железному закону не повышать голос в присутствии посторонних, особенно, если посторонние ниже ее по положению, может только таращить глаза, да так энергично, что становится больно. Уже восемь лет прошло с тех пор, как умерли родители Анны — да простит их Господь за то, что они повесили девчонку ей на шею, — но она и не подозревала, что Анна такая глупая и нахальная. Чего только не пришлось пережить во время путешествия, и девочка, конечно, скучает, но говорить об этом пирату и чуть ли не навязывать ему свою компанию!
— Может, вас немного развлечет чтение? Господин де Лаплюм был очень рад книге, которую я послал ему, чтобы он мог читать в свободное от гребли время. Может, и вам это будет приятно. Вот, возьмите.
— Тетя не умеет читать.
Еще и это приходится проглотить Шарлотте. Хотя она действительно убеждена, что чтение только засоряет голову матерям и женам, вовсе ни к чему это идиотское сообщение о том, что маркиза де Комарес умеет и чего не умеет, тем более что пират явно кичится своей ученостью.
— Я узнал от господина де Лаплюма, что мадемуазель знает древние языки. Мы могли бы вместе почитать какой-нибудь латинский текст. Или маркиза де Комарес предпочитает стихи испанских поэтов?
— Нет, нет. Латинский текст — это прекрасно. Читайте, читайте, а я послушаю.
Лучше опередить Анну, а то она еще может сообщить, что тетушка едва мямлит на латыни во время церковной службы.
Утомительное чтение длится долго, гораздо дольше, чем может вынести Шарлотта-Бартоломеа, пережившая столько волнений и не очень жалующая поэтов, да еще под убаюкивающий рокот волн.
Хасан удивлен: оказывается, девочка весьма хорошо знает латынь и ей нравится рассуждать о достоинствах старых и новых текстов. Кроме того, Анна де Браес разбирается в лирической поэзии и способна по достоинству оценить изящество стихов.
Анна и Хасан так увлечены чтением и беседой, что даже не замечают громкого, с присвистом, храпа фламандки: все так же прямо тетушка сидит в кресле, несмотря на то что чепец съехал ей на нос, прикрыв половину раскрасневшегося лица.
На рассвете ветер усиливается, два следующих дня корабли треплет настоящая буря и им не удается заметно продвинуться вперед, но на третье, очень холодное, утро со сторожевых постов сообщают, что уже показался африканский берег. Небо по-прежнему хмурится.
Ночью в трюме завязалась драка между пленными и бывшими галерниками. В итоге — четыре трупа. Одного убили крюком во время схватки, остальным троим отсекли головы саблей: по закону каждый, кто затевает драку или подстрекает к ней, немедленно карается смертной казнью. Дисциплина на военном корабле — важнее всего. Едва наступает рассвет, трупы кладут на сходни и, препоручив их милости Аллаха, сбрасывают в воду. Если бы на борту находился христианский священник, он бы мог прочитать заупокойную молитву: по законам берберов каждый имеет право отправиться в царствие Господне в соответствии с обрядами своей религии, но на папских судах нет священника, который мог бы позаботиться о душах членов экипажа.
Комарес и Жан-Пьер де Лаплюм сидели на веслах и потому ничего не знали о случившемся. А о женщинах и говорить не приходится: они выработали для себя удобный распорядок дня и по утрам спят долго, как у себя дома, и даже еще дольше, поскольку им не надо идти к мессе в домовую часовню и выполнять прочие повседневные обязанности. У Шарлотты нет больше слуг, которыми надо командовать, а Анна избавилась наконец от всяких попрошаек и ужасных дуэний — надзирательниц и шпионок.
В общем, когда поднявшееся уже достаточно высоко солнце немного прогревает воздух, дамы вылезают из-под стеганых одеял и, покинув постель, лениво подходят к окну, где их ждет неизменное зрелище — все то же море, на поверхности которого подпрыгивают вторая галера и эскортирующий ее галиот. Но Пинар, который принес на завтрак галеты и анчоусы, сообщает, что скоро они высадятся на земле берберов. Тетушка в ужасе, Анна взбудоражена предстоящим событием:
— Наконец-то сегодня мы увидим что-то новое.
Пинар не посвящает их в то, что произошло ночью, — собственно, мальчик и значения этому не придал: для него такое — нормальное событие корабельной жизни. Зато он напоминает дамам, что на мостике идут приготовления к важной церемонии. К какой именно — он не успевает рассказать.
Анне хочется пройтись по палубе, чтобы посмотреть на берег с юта корабля, но тетушка непреклонна: нужно сохранять достоинство.
Шарлотта-Бартоломеа могла бы облегченно вздохнуть при мысли о скорой высадке на сушу, если бы ее не тревожила неопределенность их дальнейшей судьбы. Но испытание морем все-таки ужасно! Плавание в зимнюю пору не раз оборачивалось для них настоящими муками! Бедная маркиза де Комарес признавалась племяннице, что умереть было бы легче, чем выносить такие страдания, и по полночи проводила на коленях, призывая смерть. Но когда море ревело и готово было разнести корабль в щепки, она немедленно начинала возносить молитвы всем святым, чтобы они сохранили жизнь путникам, которые сейчас на водах, и умоляла ангелов, чтобы они удержали на поверхности всех, кто сам этого сделать не в состоянии.
«Для рая всякая смерть годится, но молю тебя, Господи, не дай мне стать утопленницей!»
Поскольку пребывание на судне подходит к концу, Анна старательно завязывает в узел те немногие вещи, которые она хочет взять с собой, а тетушка пытается привести в порядок свою прическу: накладные пряди отвалились, из буклей торчат папильотки. Ужас!
— Тетя, не мучайтесь зря. Ящики с нашим багажом и все остальное, что есть в трюме, привлекут куда больше внимания, чем наши персоны. Если хотите, я уберу все накладки и распущу ваши косы: они укроют вас как плащ.
Белокурые тонкие волосы Анны, стянутые сзади ленточкой, оставляют совершенно открытым ее худенькое детское лицо с полными любопытства глазами.
«У тебя на личике пять точек будущей красоты!» — говорила ей когда-то няня, но что это за удивительные точки, Анна не знает.
Тетушка никогда не разделяла предсказаний няни. К счастью, высоких титулов и заинтересованного покровительства короля оказалось достаточно для заключения выгодного брачного контракта, который маркиза де Комарес приняла как манну небесную. Увы, мечте этой теперь не суждено сбыться.