Выбрать главу
2

По окончании работы Совета Арудж велит привести очередную фаворитку — эфиопку, которая обожает всякие забавы своего господина, а смеется и ест больше, чем он сам.

Они усаживаются с очень торжественным видом, поставив по бокам двух писцов и референдариев, словно им предстоит принять важное государственное решение, и срочно требуют к себе Османа Якуба: надо испробовать сернистую воду и определить на вкус ее лечебные свойства.

Арудж опускает жемчужину на дно своего массивного золотого кубка, украшенного звездой из драгоценных каменьев, а когда приходит Осман, наливает туда густую, белесую, дурно пахнущую жидкость и протягивает его старику, требуя, чтобы тот осушил кубок залпом.

Послушному Осману Якубу и в голову не приходит отказаться, но он быстро извлекает из сумки свою плошку и, прежде чем хозяин успевает удержать его, переливает жидкость в нее.

— Прошу прощения, господин, — говорит он, — но не могу же я осквернять вашу посуду!

Аккуратно перелив содержимое кубка в плошку, слуга держит ее над сосудом для омовений, чтобы не пролить ни капли и ничего не испачкать, и тут, конечно, замечает жемчужину.

— О, великий Аллах, о пресвятые Иисус и Дева Мария! Господин мой, свершилось предательство! Кто-то хотел, чтобы вы подавились! Осушая кубок, да будет позволено мне заметить, вы же не заглядываете в него, и эта жемчужина, вне всяких сомнений, оказалась бы у вас в желудке. Она наверняка отравленная! Да помогут вам Магомет и все святые! Кто же хотел вас уморить?

Осман, весь дрожа, подносит на ладони большую, отливающую всеми цветами радуги жемчужину своему повелителю:

— Видите, она неверного цвета? Это яд.

— Да нет, это шутка.

— О, господин, кто, по-вашему, мог допустить такую глупую шутку? Все знают, что вы не любите, когда шутят над вами. Если уж на то пошло, вам нравится подшучивать над другими.

И тут Османа вдруг осеняет. Он все понял. Это же сам Арудж-Баба хотел посмеяться над ним!

Вот когда ему действительно нужно заступничество Мадонны: ведь Осман назвал шутку глупой. Слуга шарит взглядом по узорам плаща Аруджа. Все ясно: на большом цветке, вышитом в самом центре, не хватает одной жемчужины. Осман, продолжая протягивать руку с жемчужиной хозяину, другую опускает в карман, как бы нащупывая амулет, но вытаскивает оттуда кое-что получше: иголку и нитку. И с абсолютно несвойственным ему и словно ниспосланным самим Небом спокойствием подходит поближе к господину и пришивает жемчужину на место. После чего, трижды поклонившись, поднимает глаза и падает на колени:

— Да простит великий и всевидящий Аллах твоего глупого слугу, который принял божественный знак за знак предательства.

И будто сам Аллах избрал его орудием раскрытия собственных козней, Осман встает, приподнимается на цыпочки и торжественно провозглашает:

— Жемчужина упала в кубок нашего раиса Арудж-Бабы, чтобы мы поняли: вода в бокале — целебный дар Всевышнего, приносящий здоровье и процветание каждому, кто ее выпьет. — С этими словами старый слуга одним духом выпивает из плошки зловонную жижу, которую в банях используют для примочек от нарывов. А выпив, на мгновение замирает с закрытыми глазами, изображая абсолютное блаженство.

— Ну и что ты стоишь как вкопанный? — вопрошает Арудж-Баба.

— Жду, когда на меня снизойдет благодать нашего великого Аллаха — здоровье и процветание. Ведь он сам оповестил нас об этом.

Арудж-Баба не разочарован, его даже забавляет неожиданный оборот дела и находчивость старого слуги, который за всю свою жизнь еще никогда не проявлял такой смелости. Краснобородый велит одарить Османа другой жемчужиной — еще более крупной и вдобавок отдает на его попечение двух виверр, обнаруженных на папском флагмане.

3

Так у Османа появилась новая забота. Впервые он сможет использовать для изготовления благовоний не только экстракты из цветов и трав, но и новое драгоценное ароматическое вещество — мускус. Но этот утонченный и дорогостоящий аромат добывается путем сложных и трудоемких манипуляций. Ведь виверры сами по себе не обладают приятным запахом, наоборот, приходится признать, что от них исходит ужасная вонь, делающая невозможным содержание этих животных в царском дворце. К тому же по ночам они дико орут. Куда же их поместить?

Для начала зверькам отводят место на самой душистой террасе шестого уровня, прямо перед комнатушкой Османа. Терраса уединенная, хорошо проветривается и благоухает цветами. Но неприятные запахи забивают все и, достигая седьмого уровня, наводняют парадные залы, отравляя настроение всем, кто там ужинает, беседует, заключает договоры. И потому виверр переводят на пятый уровень. Но их ночные концерты пугают женщин и мальчиков из гарема Арудж-Бабы и Хайраддина. Приходится выдворить их и оттуда. Поскольку дворец Краснобородых расположен уступами, охватывающими целый холм и спускающимися к самому морю, а нижние его уровни по мере удаления их от главных монарших покоев утрачивают свою престижность и более просторны, двух вонючек виверр устраивают на четвертом уровне. Там они сейчас и находятся.

Кормление зверьков и чистка их клеток поручены Пинару, которого освободили от морской службы и приставили к испано-германским дамам. Они тоже временно обитают на четвертом уровне по причинам, мало чем отличающимся от причин, по которым перевели сюда виверр: и те и другие всем мешают. Иностранки не могут жить на верхних уровнях: покои властителей — неподходящее место для пленниц, ожидающих решения своей судьбы, так как даже цена выкупа за них еще не определена. Рядом с гаремом им тоже не место. Несмотря на то, что число его обитательниц — жен, наложниц и просто служанок — постоянно меняется, появление каждой новой женщины во избежание всяких недоразумений четко оговаривается. И потому для маркизы де Комарес и Анны де Браес отвели помещение на четвертом уровне, где нет других женщин и каких-либо присутственных мест. В основном здесь живут стражники, которые днем и ночью охраняют входы и выходы на верхних уровнях. Кроме того, соседство виверр и иностранок в известном смысле даже удобно, так как зловоние, издаваемое зверьками, служит своего рода гарантией от посягательств на женщин: их честь должна тщательно охраняться, пока есть надежда, что кто-нибудь предложит выкуп и увезет их на родину.

4

Анна де Браес рада встрече со своими попутчицами, зато у маркизы появился еще один повод оплакивать свою судьбу. Ее, совсем как во время плавания, выворачивает от вони, распространяемой этими гнусными тварями, что досаждали ей на корабле куда сильнее, чем качка в бурю.

— Маркиза, вы, пожалуйста, не волнуйтесь, — успокаивает ее Осман, — период, когда они издают зловоние, скоро кончится, и они станут распространять приятный аромат, полезный для здоровья тех, кто его вдыхает, и придающий блеск глазам и необычайную нежность коже.

Все это, конечно, болтовня, и нельзя сказать, что маркиза слепо поверила, но, поскольку зверьки — диковинка, иного она утверждать не может и потому вынуждена молчать. Дни идут, и маркиза понемногу начинает привыкать и к новой обстановке, и к частым визитам слуги-салернца, который обожает подолгу болтать с ее племянницей.

По прибытии в порт, после четвертования надсмотрщика, Анна долго пребывала в мрачном настроении. Осман Якуб, душа которого переполнена прямо-таки материнскими чувствами ко всем несчастным, сразу же это заметил. Он начал ухаживать за девочкой, как за хрупким росточком, стараясь понять, где затаилась болезнь. И догадался, в чем дело. Болезнь у девочки — в сердце. Она, как и все невольницы, жила в постоянном страхе, но к ее страху примешивалось еще и разочарование.

Во время плавания, как это на первый взгляд ни абсурдно, она переживала и счастливые часы: радостно было сознавать, что вместо незаслуженного наказания она получила наконец возможность свободно двигаться и говорить, не подчиняясь требованиям строгого этикета. Не без злорадства наблюдала Анна за тем, как ее родственники, эти зловредные опекуны, теперь вынуждены подчиняться требованиям других. На корабле она испытала новые чувства и новые страхи, ее манило таинственное, неизвестное будущее, она видела, что карты ее судьбы перемешались: началась совсем другая игра. Радовалась Анна новым знакомствам… Добрый и веселый Пинар, принц Хасан, с таким хладнокровием взбирающийся на мачты и ванты, укрощающий бури и читающий стихи…