Поднимается ветер, поначалу чуть сильнее обычного бриза. Но не успевают люди укрыться, как он превращается в ураган. Побросав еду, все торопятся укрепить шатры и палатки двойными и тройными растяжками. Одни палатки приходится снять вообще, другие опустить. Животные, привыкшие к превратностям погоды, плотно сбиваются в загонах — так легче выдерживать натиск бури. Быстро темнеет, завеса погустевшего от песка воздуха обволакивает лагерь и отрезает его от обширной долины. Гости просят разрешения отправиться спать, и их проводят в хорошо укрепленные шатры. В знак вежливости — и из осторожности — за ними устанавливают наблюдение. Завывания бури поглощают все остальные звуки.
— Султан Феса готовит нам западню, — говорит Хасан, пытаясь втолковать Аруджу, что трюк султана хорошо подготовлен. Поскольку история с гарнизонами не дала нужного результата, враги решили заставить Аруджа изменить маршрут и таким образом заманить его в ловушку. До ужина и Аруджу поведение союзника казалось сомнительным, но сейчас бейлербей словно опять ослеп. Хасан уверен, что султан Феса и маркиз де Комарес действуют заодно: ведь именно в Алжире они и познакомились.
Арудж-Баба не согласен с принцем. Если бы султан Феса был замешан в этом деле, зачем бы ему предупреждать о грозящей Алжиру опасности?
— А затем, что никакой опасности и нет.
Не может быть, считает Хасан, чтобы испанцы располагали на этой территории силами, позволяющими отразить нападение противника на все свои гарнизоны, как утверждал султан перед ужином, и в то же время отправить целый флот с войском на захват Алжира. И это при том, что в империи не прекращаются беспорядки, одна за другой снаряжаются экспедиции в Новые Индии, турки вот-вот захватят принадлежащие Габсбургам земли на границе Восточной Европы.
Но Арудж-Баба не признает никаких резонов. Намеченный султаном путь к спасению кажется ему ловко придуманным и надежным. Чтобы двигаться форсированным маршем, берберам не обойтись без помощи, а если султан Феса готов эту помощь оказать, зачем же от нее отказываться?
А союзники? Как можно бросить их вот так, без провианта, оружия, командиров? Они же не смогут ни следовать за войском Аруджа, ни оставаться на чужой земле.
Аруджу этот вопрос тоже небезразличен. Конечно, султана Феса не причислишь к защитникам слабых, это он допускает. Тут Хасану, пожалуй, удалось поколебать нелепое доверие, с которым Арудж-Баба упорно принимает советы султана Феса, будто некий якорь спасения. Чтобы не оставлять союзников в руках султана, бейлербей готов даже разработать свой встречный план. Больше того, поскольку султан Феса всегда был ему антипатичен, у Аруджа даже мелькнула мысль, не сняться ли берберам под покровом ночи, оставив султана истекать желчью от ярости. Но так как бейлербей не сомневается ни в подлинности письма маркиза де Комареса, ни в том, что Алжиру грозит нашествие врагов, он не желает делать ничего, что могло бы сорвать своевременную помощь Алжиру.
На рассвете они сделают вид, будто следуют планам султана. Баба с Хасаном выедут в указанном им направлении. А Ахмед Фузули вместе с союзниками и со своим войском останется в лагере с официальным заданием подготовить грузы для арьергарда. Но как только султан Феса уедет в Оран, Ахмед отправит самых слабых союзников по домам, снабдив их всем необходимым, а главное — постарается выяснить, правдивы ли заверения султана, или он вообще все выдумал.
По пути к указанному султаном первому пункту, где можно пополнить запасы провианта, Аруджа и Хасана не подстерегает опасность, так как дорога петляет по открытой, не подходящей для засад местности, населенной дружественными племенами, а дети вождей этих племен живут в Алжире на положении гостей и, как водится, в какой-то мере считаются заложниками. Эмиссары султана Феса, естественно, получат все основания передать хозяину, что дела идут по предначертанному им плану. Таким образом, лазутчики первые окажутся жертвами собственного обмана.
Зато следующая часть маршрута пройдет немного южнее. Там у них назначена встреча с Ахмедом Фузули. Отклонение от курса можно будет объяснить тем, что они немного сбились с пути.
Яростный ветер продолжает взвихривать песок и задувать огни. Поскольку тронуться в путь предстоит на рассвете, всем велено лечь спать в укрытых от ветра местах. Не спят только дежурные по лагерю и дозорные, которых по приказанию Аруджа выбрали из самых надежных людей.
Животные ведут себя спокойно, но, если буря не уляжется, они не смогут как следует отдохнуть.
— Ну так спойте им колыбельную, — говорит Арудж-Баба на прощание, обтирая лицо куском ткани, смоченным в горячей воде с ароматическими солями. — В любом случае мы выступим на рассвете.
XVII
Ночью Алжир спит спокойно, насколько это вообще возможно в портовом городе с его кабачками, с его жителями, которые к вечеру становятся еще веселее и развязнее, чем днем, с его грабителями, что выходят с наступлением темноты на свой злодейский промысел, со всеми, кто плачет и смеется, рождается и умирает — ночью почему-то гораздо чаще, чем днем.
Осман Якуб тоже отдыхает, но на свой лад. Пользуясь отсутствием Хасана, он наводит порядок в библиотеке: вытирает пыль, поправляет тяжелые занавеси или пытается расшифровать слишком сложную для него запись. При этом он негромко напевает своим приятным голоском, хотя и не совсем точно, какой-то незнакомый, но навязчивый мотив. Пение успокаивает. Когда Шарлотта-Бартоломеа приходила в ярость и не могла заснуть из-за визга виверр, он, желая успокоить ее, предлагал что-нибудь спеть.
— Спойте, маркиза. Первое, что придет в голову. Вот увидите, как это отвлекает.
«Бедная женщина, — думает Осман, — на самом деле она не такая уж плохая. Нелегко ей придется после возвращения к Комаресу».
Присутствие Комареса во дворце всем явно приносило несчастье. Стоило Осману хотя бы раз встретиться с ним, чтобы потом целый день ему не везло.
«Только бы не сглазил! Слава Богу, он сейчас далеко».
И чтобы избавиться от воспоминаний об этом страшном человеке, Осман вновь начинает напевать привязавшийся мотив. Ему кажется, что наконец-то он верно ухватил мелодию, но из-за неожиданного шума у входа, снова сбивается.
«Наверно, это гонец от управляющего».
Осман Якуб умолкает и прислушивается. Управляющий, который давно ему завидует, ведет себя властно и пренебрежительно. Теперь он не разрешает ему зажигать ночью свет в царских покоях. Осман мог бы прибегнуть к покровительству Хайраддина — он сейчас во дворце, — но не хочет беспокоить раиса по пустякам, отвлекать домашними делами, которыми тот не любит заниматься. Осман пытается придать своему лицу надменное и вместе с тем сердитое выражение, чтобы произвести должное впечатление на гонца управляющего, но его усилия оказываются ненужными: вместо гонца появляется Анна де Браес и молча останавливается перед ним с застывшим взором.
— Боже мой, что случилось? Баба на этот раз вернулся без ноги? Или что-то произошло с принцем Хасаном?
Анна только глубоко вздыхает и молчит.
— Они оба погибли?
Анна отрицательно качает головой, глаза ее становятся все больше, а плечи при каждом вздохе поднимаются все выше, словно два крыла.
Осман бросает свои тряпки, вытирает руки и заботливо усаживает девушку на диван.
— Голубка моя, тебе совсем плохо! Присядь, отдохни! Что с тобой, сокровище мое? Скажи мне, что случилось.
А дело, оказывается, в том, что этот проклятый римский герцог прислал выкуп, и теперь от него приехал посланец, чтобы сопровождать ее в Рим. И вот нежная голубка Османа Анна де Браес, демонстрируя прекрасную память, осыпает подслушанной в конюшнях отборной бранью и своего жениха, и дядю Комареса, и короля Испании, и даже Папу, который, возможно, и не имеет отношения к этому браку, но он — властитель Рима, где живет этот ненавистный герцог Герменгильд.
— Ты должен научить меня заклинанию, освобождающему от клятвы.