Хасан в отъезде недавно, он уезжает и возвращается, бросается из одного приключения в другое, и это вполне оправданно в его возрасте, но Хайраддин отсутствует давно, а в его возрасте самое время одуматься.
Он взял Тунис, но не вернулся, потому что, по его словам, ситуация в городе неспокойная. Теперь там стало еще хуже, еще опаснее, судя по тому, что Осман слышит в казармах и в порту, и по тому, что пишет мадам Комарес, которая живет при дворе неприятеля и, сама этого не замечая, сообщает ему очень ценные сведения. Осман говорит «при дворе неприятеля» потому, что, хотя Карл Габсбургский и не является правителем Туниса, император Священной Римской Империи всегда остается врагом правителей Алжира, и, когда они где-нибудь выигрывают войну или сражение, он испытывает неодолимую потребность напасть на них со своими пушками.
В воздухе повисло ощущение опасности, но оно привычно, оно было всегда, а Осман просто пытается разыскать серебряную руку и живет, как и решил, при банях, где черпает куда более подробные сведения об испанских делах, чем Шарлотта-Бартоломеа, живя при дворе императора.
XIX
Волны с равномерным плеском бьются о прибрежные камни. Барки скользят по воде и причаливают к берегу почти бесшумно. Из них выпрыгивают темные тени и поспешно поднимаются вверх по склону. Так же бесшумно в полной темноте, не пропуская ни единой полоски света, открываются двери, из-за которых тоже выскальзывают темные силуэты и в месте, где все дороги сходятся — на площадке над морем — присоединяются к тем, кто уже поднялся сюда с берега. Все новые и новые тени появляются из дверей старых зданий и из переулков испанского города-крепости.
От площади дорога ведет к храму и к новому городу, где резиденции испанцев утопают в густых, благоухающих садах и на самом верху виднеется укрепленный гарнизон.
Черные кошки о двух ногах направляются именно туда. Их ведет Хасан из рода Краснобородых, тоже вымазанный черной, словно сажа, краской.
У стен гарнизона их поджидают другие вооруженные люди, расположившиеся рядом с будками часовых.
Первое действие разыгрывается в полной тишине. Жертвами его становятся испанцы-часовые. Никто из них не успевает подать сигнал тревоги, крикнуть или хотя бы застонать. Все так же, в полной тишине, основные силы нападающих окружают гарнизон, другие занимают позиции чуть ниже, окружая жилища испанцев.
Раздается крик потревоженной птицы. Это сигнал к атаке.
На зубчатую стену набрасывают веревки с крюками, приставляют к ней шесты и лестницы, по которым одна за другой поднимаются черные тени.
Мощный клич, подобный призыву «на абордаж», как при захвате кораблей, пронзает ночь. Двери испанских домов и железные ворота гарнизона открываются одновременно.
В гарнизоне большинство солдат зарезаны во сне, лишь несколько человек еще сражаются, так что среди нападающих тоже появляются первые раненые и убитые. Однако в целом испанцы были уничтожены почти сразу, даже не успев оказать никакого сопротивления. Гарнизон захвачен.
В новом городе испанские семьи вырезаны полностью — ни один человек не должен был спастись, чтобы не подать сигнал тревоги более мощным воинским подразделениям по другую сторону холма или в форт, который расположен у входа в залив. Убивают даже собак, ослов и мулов. Вот мертвый котенок в обнимку со своим убитым мальчиком-хозяином. Много крови. Мало стонов и криков. В садах вокруг испанских домов вновь воцаряется тишина.
Новость достигает площади и узких улиц старого города, где живут мориски.[8] Люди выходят на улицы, как в дни праздника. Их рабство кончилось.
Воины с закрашенными черными лицами, берберы и мориски, участвовавшие в операции, спускаются с холма и присоединяются к женщинам, детям, старикам и больным. Множество людей высыпает на улицы из домов. Тех, кто не может идти сам, несут на плечах. Плачет, испугавшись шума и темноты, только что проснувшийся малыш.
Двери домов и улицы слишком узкие, чтобы можно было пронести второпях то, что беглецам хотелось бы взять с собой: корзины, сундуки, мешки, огромные тюки, громоздкие котлы, печные горшки, всевозможную утварь, вывести домашних животных. Кто-то напоминает, что по договору не разрешается брать с собой вещи. Вспыхивают первые ссоры. Вмешиваются берберы: раис приказал спасать людей, бросив животных и вещи. С собой можно брать только еду и питьевую воду.
Из ворот появляются пятеро юных мавров с факелами в руках и крадучись поднимаются вверх по дороге. Берберы догоняют их и, бросив на землю факелы, тушат огонь. Юноши никак не могут понять, почему им не разрешили сжечь гарнизон и жилища испанцев.
— Потому что огонь будет виден далеко окрест.
Уже отдан приказ, запрещающий зажигать огонь, эти юноши заслуживают сурового наказания, но нет времени: лучше как можно скорее посадить их в лодки. Хорошо еще, что раис этого не видел.
Хасан на площади, он выясняет, сколько человек они потеряли. Среди берберов убито только четверо, много раненых, но все они в состоянии сами вернуться на борт. Гораздо больше потерь среди морисков, не знакомых с военным делом, — восемнадцать убитых, включая и тех, кого прикончили собственные товарищи, следуя древнему обычаю: чтобы не страдали.
Итог неплохой. Однако партия еще не доиграна. Надо поторопиться с погрузкой и отплытием. Толпы людей движутся по дороге. Среди общих криков ликования можно различить плач тех, кто потерял близких, вой и рев домашних животных, которые, проснувшись среди ночи, обнаружили, что их бросили. Привязанные во дворе или забытые в хлеву в сумятице беспорядочного бегства, они обречены на голодную смерть.
Воздух наполняется оглушительным гулом. Барки выходят в море сильно перегруженные — необычная, подпрыгивающая флотилия. Старые испанские шлюпы следуют своим привычным маршрутом, как всегда, степенные и чинные. Но больше всего новых суденышек. Их мориски строили тайно, постоянно рискуя, прибегая к разного рода военным хитростям: то в ямах, специально вырытых для этих целей под кроватью, то на кухне, то в погребе или в подвале, в садах и огородах, под хлевом или даже под навозной кучей — везде, где удавалось наладить потайную верфь. В результате и появились на свет Божий эти маленькие чудовища — детища их плотницкого искусства, которым отныне предстояло вести постоянный поединок с морем. Сегодня, оказавшись на воде, они могут проверить свою плавучесть и крепость просмоленных бортов. Не только шлюпы, но и сами мориски боятся моря. Их пугает не спуск судов на воду — в этой работе, которую они всегда выполняли для испанцев, мориски достаточно искусны и сноровисты. Именно рабы-мориски отвечали за хранение рыбацких лодок; они должны были содержать их в порядке, вытаскивать на берег и подтаскивать к воде, но только до ее кромки, так как под страхом смертной казни не имели права выходить в море. И вот теперь им всем предстояло отправиться в опасное морское плавание ночью, в кромешной тьме на самодельных суденышках, построенных из первого попавшегося материала, случайных форм и размеров, какие позволяли их импровизированные верфи. Выдержат ли? Не потонут ли? Вот в чем вопрос. А ведь они должны не просто удержаться на воде, но и плыть вперед, да еще перегруженными, с беглецами на борту, под управлением неопытных матросов-новичков, которые учились грести на суше, спрятавшись в укрытии и старательно подражая жестам испанских гребцов.
Когда Хасан добирается до толпы на берегу, женщины бросаются ему в ноги, пытаясь поцеловать край одежды в знак благодарности за спасение. Они кричат высокими, пронзительными голосами.
— Да благословит тебя Аллах!
— Скорее в лодки! В лодки! — Хасан не поощряет их, они только задерживают отплытие. Он созывает на совет своих офицеров и вождей морисков, требуя пригрозить людям суровыми дисциплинарными мерами и применять их при необходимости. Нужно отправляться немедленно. Уже давно пора быть в море.
8