Испуганное лицо в окошке повернулось сначала направо, потом налево.
— Тсс! — сказала девушка, приложив палец к губам. — Тебе лучше убраться отсюда, и чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше для тебя. Если господин барон увидит чужака, ведущего какие-то переговоры с заднего крыльца сторожки, он спустит на тебя своих волкодавов.
— Вот еще, — усмехнулся Одноглазый Ганс. — Барон слишком крупная птица, чтобы обращать внимание на такое мелкое насекомое, как я. С волкодавами или без них, но я ни за что не уйду, не показав тебе чудесных вещиц, купленных мною в городе, даже если мне своей шкурой придется поплатиться за это.
Говоря это, Ганс спустил мешок с плеч и стал его развязывать. Круглое лицо девушки с глазами, расширенными от любопытства, высунулось сквозь железную решетку ему навстречу. Ганс достал ожерелье из голубых и белых бус, которое блестело на солнце, как жемчуг, украшенное к тому же филигранно сделанным крестом и снова принялся уговаривать девушку.
— Ну, признайся, видела ли ты когда-нибудь что-то подобное? А еще у меня есть гребень, сделанный из чистого серебра. Неужели ты не дашь мне войти, дорогуша? Наверняка у тебя есть подружки, и они охотно придут поторговаться с коробейником, который проделал немалый и нелегкий путь, чтобы доставить им удовольствие.
— Нет, — сказала девушка испуганным голосом, — я не могу тебя пустить. Мне и так страшно подумать, что может сделать со мной барон, узнай он, что я беседую с незнакомцем у черного крыльца.
И она приготовилась захлопнуть окошко перед носом Ганса. Но Ганс быстро просунул палку между прутьями решетки, чтобы помешать этому.
— Нет, нет, — энергично запротестовал Ганс, — не скрывайся от меня так скоро! А вот такое ожерелье ты видела?
— Ох, — сказала девушка, пожирая его голодными глазами, — и впрямь красота.
— Тогда послушай. Если ты меня пустишь, чтобы я мог распродать свой товар, это ожерелье я отдам, не взяв с тебя ни полушки.
Девушка явно колебалась. Искушение было слишком велико, так что через минуту дверь слегка приоткрылась и Одноглазый Ганс прошмыгнул в замок, вместе со всем своим добром.
— Давай ожерелье, — потребовала девушка, перейдя на шепот.
Ганс тотчас вручил его ей со словами:
— Оно твое, но теперь помоги мне сбыть оставшийся товар.
— Я могу позвать свою сестру, — ответила девушка и побежала прочь из привратницкой, предварительно заперев за собой дверь.
Дверь, которую заперла девушка, была единственной преградой, отделявшей привратницкую от замка. Одноглазый Ганс почувствовал себя, как мышь в мышеловке.
— Что за дурака я свалял, — пробормотал он себе под нос, — надо же было дать ей запереть за собой дверь! Кто бы мог такое ожидать! Оставаться здесь так же опасно, как сидеть снаружи. Мерзавка! Если бы она меня впустила в замок и оставила хотя бы на пару минут, уж я бы сумел где-нибудь спрятаться, а что мне прикажете делать теперь?
Ганс скинул короб на пол и растерянно огляделся по сторонам. Напротив него возвышалась высокая, узкая каменная печь. Минуту Ганс пристально изучал ее, затем в задумчивости потер свой щетинистый подбородок и двинулся к погасшему очагу. Здесь он изогнулся и стал высматривать трубу снизу. Над ним была кромешная темень — сажа, накопленная десятилетиями.
Ганс выпрямился, сдвинул кожаную кепку на сторону и стал чесать затылок. Издав тяжелый вздох, он решил примерно так: останавливаться на полпути глупо, особенно, когда прыгаешь через пропасть. Конечно, печь, как и вражеский замок, место грязное и опасное. Но обратного пути нет, поэтому необходимо скорее пробиваться вперед. И вот Ганс натянул кепочку поплотнее, растопырил руки и, согнувшись, с решительностью бойца рванулся внутрь дымохода.
Боевое крещение последовало немедленно, так как на беднягу сразу же обрушились комья сажи и потоки извести. Спустя короткое время снаружи послышались шаги, торопливый шепот и нервный смех. Дверь осторожно отворилась и девушка, впустившая Ганса, вошла в привратницкую. За ее расплывшейся фигурой толпились три другие, не менее грузные матроны. Несколько минут они изумленно осматривали комнату, потом тупо уставились друг на друга. В привратницкой никого не было. Вместо коробейника лежал его короб.
— Куда же мог деться сам торговец?
Ожидание на лицах четырех матрон сменилось тревожным недоумением.
— Куда все-таки подевался хозяин товаров? — первой воскликнула привратница.
— Может, — зловещим шепотом откликнулась ее подруга, — ты открыла дверь нечистому?