Старуха выхватила бумагу у него из рук и написала:
Что вы знаете об убийстве брата?
Забирая у нее записку, проблемист почувствовал, как дрожит ее рука, но, несмотря на волнение, она так и не забыла о своем притворстве.
— Так вы знаете, что это было убийство? — осуждающе спросил Колтон.
Она снова забрала бумагу, и теперь ее рука не дрожала. Она восстановила самоконтроль.
Что вы знаете о криптограмме?
— Я знаю, что она у меня в кармане, — ответил Колтон, сунув руку во внутренний карман пиджака. Он мог слышать резкое дыхание старухи, он знал, что она подалась вперед, протянув руку. — Там она и останется, — закончил он, похлопав по карману. — Вам она не потребуется, — с сарказмом добавил он.
Старуха потянулась за бумагой, но сыщик остановил ее.
— На ней не осталось места, — сказал он.
Серебряная Сандалия прошла в другую часть комнаты — туда, где хранились другие листы бумаги. Затем она вернулась.
Колтон сказал:
— Ее не должны увидеть глаза вроде ваших, — старуха ничем не показала, что услышала его, даже не шелохнувшись. — Я знаю ее наизусть. Так что никто ее не увидит! — Колтон опустил руку в карман. Раздался звук рвущейся бумаги.
Разъяренная старуха набросилась на него.
— Теперь мы можем говорить! — объявил Колтон.
Звук рвущейся бумаги заставил старуху выйти из роли. Проблемисту удалось то, чего полиция не могла достичь много лет. Старуха больше не могла притворяться — слепой вывел ее на чистую воду.
— Это были всего лишь ваши ненужные записки, которые вы так старательно писали, — пояснил Колтон, протянув ей обрывки. — Методы полиции были грубее. Можно притвориться, что не слышишь грохот падающего дома или другой сильный шум. Но вот тихий, но важный звук… — Колтону не было нужды заканчивать мысль — все было понятно.
— Где вы взяли криптограмму? — сыщик впервые услышал голос старухи. Он был хриплым от долгой немоты, да и годы чревовещания сменили его тональность. Но, несмотря на неестественность тона, в ее голосе чувствовалась сила. Та же сила воли, которой полыхали ее угольно-черные глаза.
— Я украл ее, — не мешкая, признался слепой.
— Где ворон?
— Там же, где он был, когда вы послали за ним девушку!
— Моя племянница… — суровый голос старухи дрогнул. В конце концов, она была женщиной. Годы нелегкой жизни огрубили ее кожу, но и только. Внутри же скрывалась мягкость, заметная, например, когда в ресторане ее губы коснулись лба покойного брата.
— Она не арестована. Пока не арестована. Она в моем доме.
— Отдайте мне криптограмму! — приказала старуха. Теперь в ее голосе не было ни намека на мягкость.
— Неужели она важнее девушки? — внезапная смена темы сделала голос Колтона таким же резким, как у старухи.
— Ей нужны эти деньги! — слова прозвучали зловеще, и Колтон это сразу почувствовал.
— Где Брэкен? — спросил он.
— Не знаю.
— Это он позвонил и сказал ей, что ворон у меня?
— Нет.
— Но она думала, что это он?
— Я сказала ей, что это был Филипп. Я сказала ей, что ему нужно, чтобы она забрала ворона из вашего дома. Это было уловкой.
— Филипп должен быть в городе. Почему же он не пошел?
— Он боялся! — с ноткой презрения ответила старуха.
— Филипп Брэкен убил Джона Неилтона, и вы знаете это! — проблемист бросил это обвинение как можно более драматичнее.
Серебряная Сандалия ответила не сразу. Последовавшая за вопросом тишина казалась угнетающей. Колтон услышал шелест платья старухи, когда та обернулась к нему, а затем звук шагов по ковру. Она остановилась напротив него. Перед тем, как она заговорила, проблемист снова почувствовал, что она сверлит его глазами.
— Нет, — ответила старуха, суровый голос которой казался очень тихим. — Это я убила брата!
В ее голосе не было никаких эмоций. Если ее голос и смягчился, то это сделало его еще более выразительным. Это не было признание. Это было заявление.
Ответ Колтона был таким же спокойным и выглядел крайне странно. Он вынул из кармана лист папируса и протянул его старухе.
— Вот криптограмма. Вы заработали ее.
Старуха схватила ее и разложила на столе. Колтон при помощи трости почувствовал его вибрацию. Он знал: она разглядывает шифр, ту самую головоломку, которую он смог представить после того, как ощупал ее. Наследство убитого человека. Клочок бумаги ценой в миллион долларов, который должна была расшифровать женщина, только что признавшаяся в убийстве! Еще одна странность в этом и без того странном деле.