Степь в свете факелов казалась ковром, ноги сбивали росу с травы. Ночная темнота была жутковатой - словно оттуда кто-то смотрит, хотя света луны и звезд было достаточно, чтобы убедиться, что рядом нет никого постороннего. У подножия кургана, на границе света и тени, дернулось что-то небольшое и продолговатое, стремительно исчезая в темноте.
Кто-то из наемников сквозь зубы выругался по-эрийски, потом послышался смех.
«Здешний хозяин ждать тебя...» - «О, да! Ждать. И вон как побежал с перепугу!» - язвительно подумал Игнасио, глядя вслед убегающему животному.
Кто-то из наемников отпустил шутку и подвыпившие кнехты загоготали с новой силой.
- Благослови нас, Ваше Благолепие!
Брат Игнасио улыбнулся. Человеческий смех рассеивал гнетущую жутковатую тревогу, порожденную словами старого орка. Монах свободной рукой подобрал робу, чтобы не зацепиться в темноте за сухие стебли, повернулся к наемникам, приподнял факел и очертил им в воздухе широкий святой круг.
- Да пребудут с вами Властелин и Властитель. Да осенит милость Высочайшего дела ваши. Да направит Величайший шаги и руки ваши, и да сметет Он все преграды на вашем пути. Да исполнится воля Хозяина, Господина и Владыки, - торжественно произнес монах и замер, заметив недоумение на лице Жерара.
Брат Игнасио опасливо оглянулся. На склоне за его спиной темнел прямоугольник открывшегося проема.
- Властелин с нами! - воодушевленно прокричал наемник.
Кнехты ответили ему радостными возгласами.
«Ну что ж... Властелин с нами, - подумал Игнасио и нервно усмехнулся. - А шаман говорил: «Ты просить!.. Ты опоздать!..» Немытый язычник и еретик. Мара-перемара...»
* * *
Гаур Хын-Гайяр, Эйрмин-Айта та Хата Хын-Гайяр, пахан, бахаш и Великий Шаман Степи смотрел, как горящие факелы вместе с несущими их силуэтами исчезают внутри кургана. Какое-то время он молча созерцал опустевший склон, потом подошел к костру, снял с огня кипящий котел, поднял стоящую над огнем треногу и отнес все это подальше в сторону, аккуратно поставив на траву.
- Быть добру... - с надеждой пробормотал старый ырчи и вздохнул.
Ветер затихал - Гаур чувствовал это заостренными ушами, поросшими волосками по краю, от середины и вверх. Ослабевающие дуновения все легче касались чувствительных жестких кисточек на их кончиках.
Шаман вернулся к костру.
Над головой простиралась грудь старика-неба, Самгх Найгх-Ера, усыпанная несметным количеством родинок-звезд. Гаур закрыл глаза и замер, ощущая тепло священного пламени. Откуда-то из окружающей ночи, из бегущих по траве едва заметных теней, отовсюду и ниоткуда на Хын-Гайяра смотрело странное туманно-сизое лицо с плавно меняющими цвет глазами и сужающимися от света змеиными зрачками.
Шаман снял с плеча бубен и провел им над огнем. Потом подхватил висящую на руке колотушку, оклеенную мехом из заячьей лапы, приподнял бубен, ударил в него и запел, заливая степь переливами долгих переходящих друг в друга гортанных звуков.
Ночь слышала и принимала песню, подтверждая то, что слышал и видел Гакеш-Ветер. Шаман кружился в танце, звеня колокольчиками среди развевающихся лент. Где-то далеко, там, где грудь Неба касалась живота Земли, Матери-Айгны, звезды затянула темнота, вспарываемая яркими всполохами далеких молний. Гаур пел, а его танец становился все быстрее, переплетаясь с перезвоном колокольчиков. Ритмичные удары в бубен звучали все чаще и чаще, пока не слились с гулом отдаленного грома - это мчался на рыжем жеребце Араг-Багыр, Негасимое Пламя Цан, Дыхание Боя, Танцующий в Крови. На крыльях приближающейся грозы, во главе воинства Вернувших Бессмертие, Араг спешил, чтоб прикрыть щитом своих детей-ырчи.
Глава 1. Конец лета
Полуденное солнце ласково касалось беленых стен прощальными лучами уходящего лета и играло отсветами на листьях начавших желтеть лип, кое-где пронизывая их кроны золотыми стрелами. В неспешных мутноватых водах Рейнбах отражались легкие облака. Доносящиеся с набережной звуки казались чуть более звонкими и протяжными, чем всего лишь несколько дней назад, а в воздухе чувствовались нотки по-осеннему хмельных запахов. Город казался неуловимо не таким, как вчера, будто во всем ощущалось нечто новое - в ветре, треплющем флаг на ратуше, в камнях чисто выметенной мостовой и в отражениях, глядящих из вымытых до блеска оконных стекол. Осень, явившаяся чуть раньше положенного срока, тихо прогуливалась по красной черепице крыш и украдкой заглядывала в узкие извилистые улочки Кённена, примеряясь к своим будущим владениям и прислушиваясь к звукам шагов горожан.
- Лабберт, я прошу тебя, давай быстрее.