Уру-ру.
На карнизе сидел белоснежный голубь. Поворачивая голову, он с любопытством заглядывал в комнату, перебирая лапами, пытаясь удержаться на скользком металле. Выдохнув, Ниоба открыла окно.
«Пожалуйста, напиши Лисе, она ведёт себя безрассудно. Может, тебя она послушает.
Надеюсь, праздничный убор Верестага тебе понравился.
Зар».
Нахмурившись, Ниоба перечитала письмо. Это какая-то издёвка? Откуда ему знать о том, как выглядит Верестаг? Или она накручивает себя? Кто-то из его отряда мог помнить, что близиться неделя почтения мертвых.
– Давай спать по очереди, – предложила Тиш.
Ниоба согласилась, только чтобы успокоить девочку. Если ей хочется ходить завтра невыспавшейся – её право.
Гостиницу они покинули после полудня. Отсыпались после бессонной ночи.
Облачившись в тёмно-зелёный бархат, Ниоба собрала волосы в косу, уложив её вокруг головы. Рыжие вихры Тиш причесали, намазали маслом, иначе они отказывались лежать. Костюм сел на неё как влитой, и получился симпатичный, чуть смазливый отрок.
На выходе из гостиницы служащий преподнёс им по крохотному букетику вереска.
– Почтите предков, – произнёс он.
Тиш удивлённо посмотрела в ответ и тут же обратила взгляд к Ниобе. Переведя слова служащего, добавила:
– Есть поверье, что аромат вереска способен успокоить и расположить к себе, – крепя пучок к накидке, произнесла Ниоба. – Это особенно актуально в неделю почитания мёртвых. Считается, что Луна открывает ворота Бездны, и мёртвые могут прийти проведать родных.
Удивлённо приподняв брови, Тиш сунула букетик в карман курточки.
– А как же церковь?
– Церковь это всячески поддерживает. Страшно подумать, какая волна недовольства поднимется, начни они выжигать старые традиции калёным железом.
На кладбище они отправились пешком. Погода благоволила к долгим прогулкам и вдумчивым беседам. Тишина крутила головой, пытаясь вобрать в себя каждую частичку города, и часто оборачивалась. Не желая её одёргивать, Ниоба шла вперёд, останавливаясь только для того, чтобы уточнить дорогу.
Чем ближе они подходили к некрополю, тем тяжелее становились её шаги. Словно в тумане, она вошла в ворота, и привратник подал им по букетику. Прижимая вереск к груди, не заботясь о пятнах, что оставляли цветы на бархате, Ниоба на негнущихся ногах приблизилась к склепу.
Мумифицировать мёртвых – старая мандагарская традиция. Этой чести удостаивались лишь лучшие из живущих: реформаторы, чьи действия принесли благо стране; удачливые путешественники, раздвинувшие границы мира; учёные, внёсшие вклад в науку. Так же мумификации подвергались правители и их семьи.
Мама умерла далеко от родины, в Кондоме. Её тело, согласно местным традициям, сожгли. Мандагар выразил недовольство столь вольным обхождением с телом Великой Княжны. Пришлось провести немало времени в кабинете ректора Далтон с министерскими работниками, сочиняя письмо, оправдывающее подобное надругательство. Невозможностью следовать традиции ввиду отсутствия в Кондоме культуры мумификации умерших. В Верестаг отправили урну с прахом, что со всеми почестями поместили в фамильный склеп.
– Всё хорошо? – стоя в тени обелиска, Тиш коснулась руки девушки.
– Да, – чужим голосом отозвалась она.
Выдохнув, Ниоба, заставила себя войти в тень и быстрым шагом направилась к обелиску. Двери в мавзолей сторожил почётный караул. Двое статных молодцев в чёрном замерли по стойке смирно, держа ружья у плеча.
Сглотнув, она пронеслась мимо, надеясь, что за двенадцать лет разлуки между ней и Веленой накопилось достаточно различий, чтобы посторонние случайно их не спутали. Тишина семенила следом, крутя головой, рассматривая внутреннее убранство с открытым ртом.
Серый гранит. Чёткие, строгие линии. Мрачная торжественность. Холод.
Не чувствуя запахов носом, Ниоба ощущала сладость вереска на языке.
Люди здесь говорили шёпотом, передвигались на цыпочках, словно боялись потревожить усопших. Ниоба призраком неслась мимо чёрных гробов под осуждающие взгляды предков, что взирали на неё с портретов.
Дедушка с бабушкой занимали особое место. Два каменных изваяния восседали на скамейке, склонившись друг к другу, словно вели тихую беседу.
Бабушку она почти не помнила. Её образ пах пирогами, имел вкус козьего молока и ощущался тёплым, мягким и заботливым. С портрета смотрела женщина лет тридцати пяти, с мягким округлым лицом, тёмными миндалевидными глазами. Чёрные, словно ночь, волосы убраны в две косы. Совсем не по-княжески, но нарисовать её именно такой настоял дедушка, из уважения к её корням.
Дедушку изобразили ровесником бабушки, хотя прожил он чуть больше восьмидесяти лет. Статный мужчина с кучерявыми русыми волосами и усами, уходящими в бакенбарды. Сколько Ниоба его помнила, дедушка всегда гладко брил щёки и подбородок. Никаких усов, а тем более бакенбард он не носил.
Утерев украдкой слёзы, Ниоба обернулась, чтобы убедиться, что с Тиш всё в порядке. Та подошла к маленьким чёрным кубам, ещё не вполне понимая, что это. Но прочтя табличку, отскочила как ошпаренная.
Мёртвые дети Князя Василия. Рядом их покойные матери. Дядя трижды женился, но ни один из браков не принёс ему желанного наследника. Каждые новые роды истощали женщин, что впоследствии отправлялись в семейный мавзолей вслед за детьми.
Переведя дух, Ниоба отправилась дальше. Под чёрной плитой не было тела, только урна с прахом. Кто-то возложил свежие цветы, и Ниоба присовокупила к ним свой букет, чувствуя укол вины за то, что не купила букет побольше.
Художник изобразил Великую Княжну в расцвете сил, с ясным взглядом и спокойным лицом. До того, как болезнь настигла её. До того, как в синих глазах поселилась боль.
Несмело приблизившись, Ниоба коснулась холодного камня.
– Ваша Светлость?
Испуганно подскочив, Ниоба развернулась, чувствуя боль в руке. Талант рвался наружу в ответ на испуг.
Перед ней стоял Мечников. В мундире, с пенсне в правом глазу и большим букетом осенних цветов.
– Простите, что напугал.
Уступив ему место, Ниоба наблюдала, как посторонний человек возложил цветы на могилу её матери, пытаясь навскидку определить его возраст и могли ли они быть знакомы.
– А я всё ждал, когда же вы появитесь.
– Зачем? – позабыв о приличиях, выпалила она.
– Как же. Весь двор замер в ожидании. Все только и говорят, что о вас.
Ой-ёй. Быть может, ещё не поздно тихо сбежать и вернуться в Кондому? Вести лекции и заниматься картотекой в научной библиотеке?
Покидая холод мавзолея, Ниоба обернулась напоследок. Из темноты пустых коридоров на неё кто-то смотрел. Свет отразился от зрачков. Всего мгновение, и он скрылся, оставив после себя озноб и чувство тревоги.
Глава 9. Мириам Эльбирин
Дождь барабанил по крыше, собираясь в желобах и потоками вливаясь в пруд. Музыкальную подвеску пришлось снять, ветер слишком старательно путал ленты, стуча палочками. Птицы, прячась от дождя, нашли укрытие на перекладинах под крышей. Распушившись, они жались к углу, спасаясь от ветра, присматривались к остаткам печенья в круглой чаше.
Укутавшись в накидку из грубой серой шерсти, Мириам сидела на циновке с чашкой чая в руках. Разламывая печенье, она сбрасывала крошки на салфетку для самых смелых пташек.
На душе было неспокойно.
По ночам ей чудилось, что вдоль пруда кто-то бродит. Нередко к пруду приходили дикие животные. Однажды во время медитации в её рукав заползла змея и пригрелась. Ужа она выпустила во двор рядом с домом, а о случившемся написала сестре.
Но бродящий у пруда зверь не был косулей или кабаном. Что-то хищное и недоброе бродило вдоль воды, подбираясь всё ближе к дому. Порой она просыпалась от ощущения чужого взгляда, но по утру не находила чужих следов у дома.