Говорить прямо, о том, что потомки господ скорее удавятся, чем позволят потомкам рабов появиться в Высоком совете, Мириам не стала.
- Боюсь, вы забыли. – мягко произнесла она – Сестры Луны вне политики. А даже если бы я согласилась, мне такое не под силу.
- Вам нет. Но главе дома Эльбирин, вашему брату и вашему деду вполне.
- Я не могу и не хочу давать подобных обещаний.
- И все же обдумайте моё предложение. – поклонилась сестра, принимая её ответ – Каким бы не был ваш окончательный ответ, Преподобная Ясеневого града примет и поддержит его. Полагаемся на вашу мудрость.
- Я вернулась, чтобы очистить Орден от политики. – призналась она – Но с каждым днем мне начинает казаться, что я переоценила свои силы.
- Раньше было не важно из какого града сестра, всех принимали одинаково. Теперь в Луринатти только сестры из Луринатти, в Ясеневом граде, только сестры из Ясеневого града и так далее. Только Мудрецы еще держаться и объединяют детей из разных городов для обучения, но боюсь и этот бастион скоро падет. Нам не выстоять, повторяя ошибки прошлого.
Медленно кивнул Мириам не сводила взгляда с гостьи. Сестра была совершенно права. Только легче от этого не становилось.
Беззвучно к ней подошел мур и потерся об ногу. Вздрогнув, Мириам не сразу решилась коснуться густого меха зверя. Прижав уши, тот замурчал. На душе стало спокойнее.
Кот облизнулся, слизывая кровь с морды. Должно быть встретил очередного посланца Высоких домов. Сколько их еще будет?
Вздохнув, Мириам села за стол. Среди писем, прошений, документов и приглашений, лежал небольшой темно-коричневый конверт. Старый, потертый, бумага пошла волнами, а уголок расклеился. Конверт пережил не один переезд и даже случайное падение в воду. Протянув руку, Мириам с трепетом коснулась конверта, чувствуя, как крепнет её воля и успокаивается разогнавшееся от страха и волнений сердце. Пока мур вылизывался, она открыла конверт, на внутренней стороне которого карандашом начертано послание:
«Ты самое лучшее, что со мной когда-либо случалось. Если бы у меня был выбор, я бы предпочел провести вечность обнимая тебя и никогда бы более не взглянул ни на одну другую женщину.
К сожалению, я не могу позволить себе отступить. От моей работы зависит выживание не только асов, но и всех народов Мериамоса. Ресурсы этого мира ограничены и каждое новое десятилетие я встречаю с пугающей мыслью, что не успею достигнуть цели, до того, как наступит конец.
Прошу, прости, что не могу остаться с тобой. Еще ни одно расставание не причиняло мне столько боли.
На всегда твой. Александр»
Глава 15. Ниоба Верес
Ниоба не сразу поняла, что её разбудило. Сон словно топкое болото тянул назад в темноту, но что-то извне не позволяло вернуться. Сквозь плотный туман сонливости, она почти не чувствовала прикосновений, хоть и видела како-то мельтешение перед глазами.
Краткая резкая вспышка боли вырвала её из вязкого сна, но темнота быстро утащила на глубину. Ниоба тонула, мысли расплывались, теряясь, когда вдруг трясина сна перестала быть непроглядной.
Она бледнела, растекалась. Из глубин пробился звук: птичья трескотня и хлопанье крыльев. Ощущение собственного тела, неприятная духота и влага. Тяжелое, неповоротливое тело. Руки едва двигались, превратившись в разваренные сосиски. Попытка приподняться не увенчалась успехом и отняла все силы. Пришлось сделать паузу отдышаться, прежде чем продолжить.
Глаза слезились, все вокруг плыло и кружилось. Расплывчатое пятно перед глазами оказалось большой, черной птицей, что вышагивала по одеялу, крутя головой, рассматривая Ниобу. Потерев лицо, девушка ощутила неприятную влагу, растекающуюся под спиной. Пошарив по простыне, наткнулась на иглу. Ойкнув и машинально одернув руку, Ниоба осмотрелась.
Света лун едва хватало, чтобы обрисовать очертания комнаты. Пустые стены, ни картин, ни гобеленов. Из мебели узкая койка похожая на больничную, закрытый стеллаж у стены и лабораторный стол.
По спине пробежал холодок.
Попытка резко подняться провалилась, накатившей дурнотой и головокружением. В голове зашумело и опасаясь обморока, она медленно опустилась на подушку. Под спиной растеклась липкая, холодная лужа. Осторожно исследовав край кровати, она вновь наткнулась на иглу, за которой тянулась трубка к стойке с капельницей.
Послышались шаги. Прилепив иглу липкой лентой наместо, прикрыла руку краем одеяла и откинулась на подушку прикрыв глаза. Птица спрыгнула с одеяла и скрылась под кроватью.
Дверь открылась. В комнату вошла женщина. Постучав по пустому бутылью на капельнице, заменила его. Прохладная жидкость потекла по руке, обновляя лужу на матрасе.
Женщина ушла, а Ниоба осторожно села. Птица выбралась из своего укрытия и продолжала прыгать вокруг, ведя себя неестественно тихо. Мокрая сорочка неприятно липла к спине. Никакой одежды в комнате не нашлось, пришлось завернуться в плед.
Подкравшись к двери, Ниоба осторожно приоткрыла её. Соседняя комната оказалась не то будуаром, не то чайной. У растопленного камина, в старом, глубоком кресле дремала женщина, что приходила менять капельницу. Комната обставлена старой, громоздкой мебелью. Много мелочей на полках и столах, большие картины в тяжелых рамках. Стальной лабораторный стол, чья начищенная столешница отражала света от камина, несколько выбивался из общего вида комнаты.
Прикрыв дверь, Ниоба перевела дыхание. Слабое, как после долгой болезни, тело дрожало и после каждого незначительного действия требовало отдыха.
Птица заскребла подоконник привлекая внимание. При ближайшем рассмотрении её спасительницей оказалась сорока. Обычная черно-белая сорока. Протянув руку, Ниоба осторожно почесала шею птицы, вздыбив перья. Та прищурилась от удовольствия.
Комната располагалась на втором этаже. Не слишком высоко, а бордюр меж этажами так и манил, пройтись по нему. Когда Ниоба была ребенком, палаты постоянно достаивались и перестраивались и не всегда хватало денег на внешнюю отделку. Углы срубов торчали и при большом желании и сноровке по ним можно было забраться наверх. Но сейчас их закрыли пилястром, имитирующим колону.
Палаты сильно изменились с тех пор, как она была здесь в последний раз. Все меньше деревянных построек, все больше камня. А то, что осталось скрыли под отделкой, приведя комплекс к единому виду.
Сорока спрыгнула и облетела сад под окнами. Не хочет ли Зар, чтобы она прыгала вниз? Пышные кусты под окнами, так и манили переломать их ветки неудачным приземлением, но даже Ниобе было ясно, что это плохая идея. Слишком высоко. Слишком много шума. Слишком слабое тело, чтобы успеть убежать после.
Обойдя комнату и не найдя ничего полезного, Ниоба вновь вернулась к двери. Убедившись, что женщина спит, осторожно вышла. Пол застилал вытертый ковер, но, к счастью, половицы не успели рассохнуться и пол не скрипел.
Словно мышь, она быстро пересекла комнату, скрывшись в тени и приоткрыла новую дверь. Тут её встретил темный коридор, ни окон, ни ламп. Должно быть это какой-то закуток, построенный уже после отъезда Ниобы в Кондому.
Осторожно ступая, девушка окунулась в темноту и касаясь стены поспешила вперед. Тело начинало дрожать от усталости, а головная боль напомнила о себе, давлением в виске. Опасаясь вызвать приступ, Ниоба остановилась и привалившись к стене скатилась на пол отдохнуть.
В голове билась возмущенная мысль: Да как они посмели пленить магистра! Будь она хоть трижды княжна, в первую очередь она магистр Кондомы! Это уже попахивает политическим скандалом!
В прочем, для Мандагара, ситуация может выглядеть совсем иначе. Родилась-то она княжной. В любом случае это не повод, пичкать её всякой дрянью и запирать.
Злость придала сил. Встряхнувшись, Ниоба по стенке поднялась и продолжила идти. По обе стороны коридора тянулись двери, как выяснилось незапертые. В комнаты она заглядывала с осторожностью, опасаясь привлечь к себе ненужное внимание, но те оказались заброшены. Пустые, с голыми стенами или заставленные мебелью без всякой меры и закрытые простынями от пыли.