На экранах возникает лицо судьи. Его голос: «Суд прерывается на совещание…» Ропот возмущения, крики в зале. «Подсудимого препроводить в камеру до нашего вызова». Освещается сцена. Везут уставшего, слабого «Ардье». Охрана из морских пехотинцев. З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а, замкнутый и бледный, руководит водворением «Ардье» в камеру. В толпе ж у р н а л и с т о в с ы н Жана Дени. Р у т Д е н и.
«А р д ь е» (Заместителю прокурора). Пропустите моего сына и сестру…
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Без распоряжения суда я не в силах удовлетворить вашу просьбу. (Торопит морских пехотинцев.) Быстрее! Убрать всех из коридора!
Какая-то паника. Кто-то с кем-то борется. Толкотня.
Ж у р н а л и с т. Отец! Я все сделаю… Мир все узнает! Ты мне все расскажешь!
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Посторонитесь!
Р у т. Жанно, Жанно… Неужели это ты? Ты так вырос! Я не верила глазам своим! (Плачет.)
«А р д ь е». Не плачь, береги силы! Рутти, главное еще впереди!
О д и н и з р е п о р т е р о в. Ардье! Или кто вы там? Что бы вы еще хотели в жизни?
«А р д ь е» (резко поворачивается к нему). В глубокой старости… как и в раннем детстве! Человеку хочется совсем мало — немного нежности… (Чуть улыбнулся.) Да-да, именно ее… Немного нежности! (Улыбается.)
Блицы, толкотня, стрекот киноаппаратов. Неожиданный, неизвестно откуда раздавшийся выстрел. И еще один… И еще… «Ардье» медленно заваливается в коляске.
Морские пехотинцы бросаются в толпу. Какая-то возня, удары. Вытаскивают окровавленного В р а ч а, у которого выбили револьвер. Но «Ардье»… Нет, не Ардье, а Жан Дени уже мертв.
Р у т (в тишине, почти спокойно). Жанно… Прости, что я слишком стара, чтобы второй раз оплакивать тебя. (Опускает голову, прощаясь с братом.)
Удаляющаяся мелодия флейты.
З а н а в е с
КНЯЖНЫ
Драма в двух действиях
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Прихожая и кухня в малогабаритной квартире. Первый этаж, окно в кухне сплошь закрыто цветущей зеленью. Столик, две табуретки, плита, раковина, холодильник, — уму непостижимо, как все это удалось втиснуть в шесть метров кухонного пространства.
Все здесь какого-то светло-зеленого, салатового оттенка. Занавески, стены, полотенца, японский календарь с гейшей в бледно-зеленом кимоно. Что-то девическое в этой игрушечной кухне, что-то уютное, постоянное, женское…
Старая женщина (дома ее называют О л я) — седая, светлая, еще статная (как могут быть статными только сильные женщины) — идет в полутемную прихожую открыть дверь на раздавшийся осторожный звонок.
Входит, не глядя на сестру, Д а ш а. Она старше Оли на пять лет. И выглядит тоже старше. Опускается на табуретку, стоящую в прихожей. Пауза.
О л я (после молчания). Зачем приехала?
Д а ш а. Соскучилась.
О л я. После того, что ты устроила в тот раз, я бы на глаза постыдилась показываться.
Д а ш а. Я и стыжусь.
О л я. Но все-таки приехала?
Д а ш а. Приехала. (Роется в сумке, стоящей у ее ног.) Я Мише сигареты болгарские купила. «БТ».
О л я. Он на советские перешел.
Д а ш а. У нас в Русановке очередь за ними. Я думала…
О л я. Ну оставь… Что ты тут сидишь? Пойдем в кухню.
Д а ш а. Миша-то дома?
О л я. Спит.
Д а ш а. Опять?
О л я. Что «опять»?
Д а ш а. Я ничего не говорю…
О л я. Нет, ты говоришь. Пойдем, я тебя покормлю…
Д а ш а. Сейчас. Отдышусь…
О л я. Ну, что я около тебя стоять должна? У меня там суп гороховый варится. Миша любит.
Д а ш а. Идем, идем… Знаешь, в электричке такая толкучка. Думала — не доеду! (Идет на кухню.)
О л я (накрывая на стол). Я тебе рыбки оставила. Мише к празднику давали. Он сказал: «Тетю Дашу угости».
Д а ш а. Так, он добрый.