О л я. Ну а ты-то кто ему?
Д а ш а. Сама говоришь — мать.
О л я. Так это только мы с тобой знаем. А по документам ты ему тетка. Да еще — фамилии у вас разные.
Д а ш а. Но это же так, условности — le convenances[3], как папа говорил.
О л я. Ты все-таки где была сегодня?
Д а ш а. Справки кое-какие нужны были…
О л я. Сколько раз я тебя просила. Не вороши прошлое! Нам умирать пора! Детям же жизнь испортишь! Виктору тому же… Начнут копать… Что, откуда, метрики разные… Хранятся же они где-то!
Д а ш а. Ну и что? Столько лет прошло!
О л я. Неужели тебе сына своего не жалко? У него сейчас такой ответственный момент! В Москву переводят…
Д а ш а (машинально повторяет). В Москву…
О л я. Ведь такие люди, как он… Они же должны быть самые-самые… Без сучка и задоринки! А если что всплывет? Ведь всегда найдутся люди, чтобы этим воспользоваться! Потопить его!
Д а ш а (неестественно). Подумаешь, тайны какие…
О л я. Мы с тобой свой век прожили… Плохо ли, хорошо… Все было… с нами и умрет. Пусть детей за собой не тянет.
Д а ш а (после паузы). Да я уж заявление оставила.
О л я (села как подкошенная). Иногда мне кажется, что я могла бы тебя убить.
Д а ш а (покорно). Убей.
О л я. Ой, мурашки какие-то… перед глазами. (Машет рукой перед закрытыми глазами.)
Д а ш а (испуганно). А у тебя лекарства где?..
О л я. Какие там лекарства! Господи! Пришла… Все так хорошо было, спокойно… Так нет, явилась!
Д а ш а. У меня тоже так вот… подступит к горлу… Думаю — все, конец… Никто и не услышит.
О л я. А я тоже ночи не сплю. Когда Миша задерживается. Дверь хлопнет, думаешь — он… Нет! И так часов до четырех проворочаешься… Подожди! (Идет в коридор, прислушивается.) Спит. Спокойно, кажется.
Д а ш а. Жениться ему надо.
О л я. Я в эти дела не вмешиваюсь. Своя голова на плечах.
Д а ш а. Тридцать пять все-таки…
О л я. Ну и что? Вон Арсений Васильевич, тот вообще до сорока не женился. Значит, Миша в отца пошел.
Д а ш а. Тогда другое дело, как говорится force majeure[4]. Империалистическая, потом гражданская… Революция. Не до того было.
О л я. Но другим-то до того! Ты вон замуж скольких лет выскочила? Как мама настаивала, требовала университет кончить. Так нет — тебе же и тогда на всех наплевать было!
Д а ш а. Да, в девятнадцатом.
О л я. Агнивцев, конечно, интересный кавалер был…
Д а ш а (тихо). Интересный…
О л я. Как же ты все это… До сих пор не пойму. Ты же тогда в ЧК работала!
Д а ш а. Нас с третьего курса юридического сняли. Ну и работала. Как все…
О л я. Ты тогда в кожанке ходила. С бантом. Красным.
Д а ш а. Тогда все с бантами ходили.
О л я. Нет, я все-таки никогда не понимала — такая ты была революционная. Наперекор в… семье, знакомым. Ушла из университета. В партию вступила… А потом вдруг и Агнивцев…
Д а ш а (отмахивается). Ты еще маленькая тогда была.
О л я. Какая маленькая! Мне уже четырнадцать было!
Д а ш а. У Колчака тоже много служило наших… Из Томского университета. Агнивцева я с первого курса знала.
О л я. Папа никогда этого не мог понять. Любила ты его, что ли?
Д а ш а. При чем тут любила!
О л я. Я его помню — среди колчаковцев. На гнедом рысаке, тонкий, подтянутый, с усиками. Такой комильфо…
Д а ш а. Всегда у тебя гороховый суп получается.
О л я. Миша научил. Тертый сыр в последнюю минуту бросать. Вот не выскочила бы тогда за Агнивцева, сейчас бы у тебя и партийный стаж был. И персональная пенсия. И прописка. И все…
Д а ш а (смеется). В могиле бы давно лежала. И костей бы не сыскать. Агнивцев меня от расстрела спас. «Дурочка-студенточка…» Хорошо, что особых дел за мной не было…
О л я. Все равно бы расстреляли! Если бы он не женился на тебе.
Д а ш а. Это сейчас кажется — красные белых, белые красных… А тогда… Все были и теми и другими… Наш папа кто был — красный? Белый? Князь, а деньги давал на революцию. Унгерну морду набил, когда тот отцовский перстень надел. Помнишь, из реквизированных еще в Петербурге на белую армию. Толя Агнивцев — демократ был из демократов, в Геттингене учился. А увидел кровь. Настоящую, большую кровь… Испугался. Схватился за генералов, мундиры, дисциплину, молебны… Все-таки понятнее, ближе…
О л я. У Святой Параскевы-Пятницы…
Д а ш а. Я в каталажке. Смерти жду. За идею… А он, Толя. Такой родной, знакомый до маникюра… До милого его заикания. Надсона, Гумилева наизусть читал. Любила его… кажется.