Д а ш а (машинально). Pourquoi?
О л я (не сразу). Во-первых, меня никто не звал. Не говоря уж о тебе…
Д а ш а. Виктор тебя послушает…
О л я (жестко). А во-вторых, у него свой дом. Своя хозяйка. А я на вторых ролях чувствовать себя не привыкла.
Д а ш а. Знаю! Знаю я тебя! Ты и Мишку не хочешь отпустить от себя, и Виктора!
О л я. Да, не хочу! Они — мои!
Д а ш а (долго смотрит на сестру). Ну что мы делаем? Кому мы нужны — две старухи? Хорошо еще, что сами себя обслуживаем…
О л я (тихо). Пока… Пока еще себя обслуживаем.
Д а ш а. Вот именно. (Не сразу.) Не волнуйся, может, Виктора еще и не утвердят в Москве.
О л я. Утвердят! Таких, как Виктор, днем с огнем поискать надо. А уж сейчас, когда каждый день новые проекты, постановления. А для него же, кроме работы, ничего не существует. Ты посмотри, как он одет. В чем ходит. А ведь и за границей жил, и зарплата…
Д а ш а. Это уж Лида виновата!
О л я. Другой бы сам позаботился о себе. Вон Мишка как любит одеваться.
Д а ш а. И вкус у Мишки отменный. Как у деда.
О л я. Дед-то когда жил! А у провинциального журналиста какие возможности. (Смеется.) Помнишь, как мама говорила: «Купишь уехал в Париж, еще не вернулся!»
Д а ш а. Виктор ему много чего привозил. Любят они друг друга.
О л я. Не то что мы с тобой.
Д а ш а. Да ты что? Уж мы-то с тобой не любим? Уж мы-то не родные сестры? Да я всю жизнь, где только не была, в каком положении, а всегда помню — есть же Оленька. Она последнее отдаст.
О л я. Только не ценишь ты этого!
Д а ш а. Ценю. Теперь ведь у нас не жизнь, а одни воспоминания.
О л я. Еще чаю налить?
Д а ш а. И так третью чашку допиваю.
О л я. Телефон, что ли?..
Д а ш а. Виктор?
О л я. Он обычно в шесть, в конце рабочего дня звонит. Аккуратный.
Д а ш а. Отец тоже был аккуратный. До болезненности…
О л я. Валерий Янович?
Д а ш а (усмехнулась). А кто же еще?
О л я (отвернулась). От тебя всего можно ждать.
Д а ш а. От него, от него… Не волнуйся. Разве сама не видишь — копия Валерия Яновича.
О л я. Прекрати! (Смутилась.) Не звонит что-то!
Д а ш а. А может, его вызвали куда-нибудь, задержали… Москва все-таки… Одних правительственных гостей сколько!
О л я (задумчиво). Да… Уедет Виктор… и все. Раньше он уезжал, я как-то не волновалась. А сейчас чувствую — в последний раз.
Д а ш а. Ну и поедем вместе с ним… Ведь одного только твоего слова… Он не посмеет отказать.
О л я (внимательно смотрит на сестру). Всегда ты была такая фантазерка! Куда? Зачем мы ему? Обуза…
Д а ш а. Ну, это Лидины слова повторяешь…
О л я. Права Лида, когда плачется: «Одна свекровь — хорошо, а мне, счастливой, — так две достались!»
Д а ш а. Vous êtes très silencieux! J’aime votre voix![16] (Смеется.)
О л я (не сразу). Не сможет она с тобой жить.
Д а ш а. Почему со мной? А с тобой?
О л я. И со мной не сможет. И я бы на ее месте не смогла. Вот если Мишка женится, я ни с какой невесткой жить не собираюсь. Пусть ищут комнату. Или меня в дом для престарелых.
Д а ш а. Тебя?
О л я. А что я, какая особенная?
Д а ш а (безнадежно). Оленька… милая! Поедем в Москву…
О л я (после долгой паузы). Я в Москве в последний раз в тридцать девятом году была. Точно. Тогда Выставка сельскохозяйственная открылась.
Д а ш а. Она в тридцать четвертом открылась.
О л я. Не знаю. При мне открылась в тридцать девятом.
Д а ш а. Так я недавно читала…
О л я. Не знаю, что ты читала, а я сама помню, как мы с Арсением Васильевичем и с ребятами в Москву приехали. Ему пропуск персональный дали. Мишка-то еще на руках у меня, полгода всего… А Витьку за руку… Народу… А на мне еще такое платьице было вишневое. Из файжоржета. Помнишь, такой материал был…
Д а ш а (горячо). Ну как же!
О л я. А Арсений Васильевич тогда еще молодой был.
Д а ш а. Какой же молодой?
О л я. А каким молодцом он всегда держался. В войну-то он по годам совсем старик был, а воевал.
Д а ш а. Да, да…
О л я. Ой, как ты умеешь… Даже когда соглашаешься, а все равно…
Д а ш а. А что? Конечно, молодцом. Мы просто о годах его заспорили!
О л я. Ладно, с тобой бесполезно. Ну вот, идем мы по Выставке. Я, значит, в своем файжоржете… Витенька сначала боялся всего, за мою руку держался. А потом мы его на пони катали. Он в колясочку сел, за ручку взялся, а сам только на меня смотрит. Так глазенки и вцепились в меня. Как только шею не вывернул. Потом пони остановился — ко мне бросился, запыхался… Слова произнести не может. «Ты что? — спрашиваю. — Боялся лошадки?» «Нет, — отвечает. — Я боялся, что ты, тетя Оля, уйдешь… А я за тобой не успею…»