О л я. Да, упущенные поезда! (Поцеловала сестру.) Я к тебе на той неделе приеду. Надо будет в сарае разобраться. Сапоги там Арсюшины должны быть…
Д а ш а. Жизнь прожита, а ты все какие-то сапоги ищешь.
О л я. Живой о живом. Витя просил найти.
Д а ш а. В Москве таких сапог нет? Сгнили они уже, наверно.
О л я. Дашенька… (Обняла сестру.) Не мы первые, не мы последние… Жили, старались, чего-то добивались. Давай уж доживем — без зла друг на друга. Ведь я-то тебя никогда не брошу. Ты знаешь.
Д а ш а. Знаю.
О л я. Ты — умная. Образованная. Сильная. Самостоятельная. Я с детства гордилась, что у меня такая сестра. Даже поклонниками твоими гордилась.
Д а ш а (сквозь слезы). То-то же…
О л я. Вымолить можно все. Тем более у наших детей. Но нужно ли?
Д а ш а. Сама… не знаю. Конечно, это будет la serait trop ennuyeux, laissons-les faire![32] Оставим эту тему!
О л я. Хочешь, я к тебе перееду? Мишка пусть тут один, наконец, живет. Я только наезжать буду, убраться-приготовить…
Д а ш а (покорно). Хочу…
О л я. И будем мы с тобой вместе. Вместе ведь не так одиноко. Как ты говорила — «как космические братья»!
Д а ш а. Ага… Только сестры!
О л я. А Виктору с тобой будет трудно. И ребятам. Ведь когда терпят из жалости, это ведь тоже не сахар? А?
Д а ш а. Мне, может, год-другой жить-то осталось. Всего!
О л я (долго смотрит на сестру, неожиданно искренне и серьезно). Папа… тебя бы не понял!
Телефонный звонок.
(Снимает трубку.) Виктор? Витенька? Это ты? Да, да, все здоровы! Как у тебя? Как у вас? Значит, через недельку заедешь? Вопрос решился? Даша тоже здесь. Что делаем? Сидим две старухи… Косточки перемываем… Кому? Себе, конечно. Нет, она не может подойти к телефону. Заснула. Не хочется будить. Витенька, у меня к тебе просьба… Ты не отвечай сразу. Посоветуйся с Лидой. Но я тебя очень прошу… Ты возьми Дашу к себе. С пропиской будет трудно? Ты уж постарайся. Я! Я тебя прошу! Сделай это ради меня. Нет, я-то никуда не поеду. Мне-то ничего не надо. Ты понял — я прошу. Да, да, целую, сыночек. Жду…
Пауза.
Д а ш а. Я не спала.
О л я. Не говори ничего.
Д а ш а. А он? Он что сказал? Он сможет?
О л я. Сможет, сможет…
Д а ш а. Надо бы свет зажечь… Темно совсем.
О л я. Не надо.
Д а ш а. Ты что — плачешь?
О л я. Я же просила — помолчи…
Д а ш а. Ты… Ты родная моя…
О л я. Нет. Мы с тобой, кажется, родились в разные времена… У разных родителей.
Д а ш а. Зачем же ты тогда?..
О л я. Потому что я — это я. А ты — это ты…
Д а ш а. Виктор знал, что ты и Валерий Янович?..
О л я. Как я могла ему не сказать? В семье такого не позволяется. Или все всем открыто — или погибнем.
Д а ш а. Ты хочешь, чтобы я сама отказалась?
О л я (устало). Я хочу только одного. Покоя…
Д а ш а. Но ты ведь на пять лет меня моложе…
О л я (словно всматриваясь в прошлое). Мне было пятнадцать лет. Зажгли свечи.
Д а ш а (тихо). Les chandelles![33]
О л я. Единственное украшение в маленьком домике на окраине Троицкосавска. Отец надел сюртук. Мама принесла торт из картофельной муки. Пятнадцать свечей. За окнами революция… И все непонятно! И все прекрасно! Жизнь без конца и без края. Без конца и без края любовь! И такое счастье в душе, которого хватило бы, кажется, на всю жизнь… И казалось: еще месяц… Deux mois! Trois mois![34] И наступит какое-то невиданное счастье!
Д а ш а. Отец обычно подходил к роялю и тихо пел: «Не искушай меня без нужды… возвратом нежности своей…» Подпевай, Оленька! «Разочарованному чужды все обольщенья прошлых дней…»
О л я (очень тихо). «Уж я не верю в уверенья…»
Д а ш а. «Уж я не верую в любовь… и не могу предаться вновь… раз измени-ив-шим сно-оо-овиде-еньям…» Оленька, теперь твой голос… Оленька! Теперь твой голос… (И снова поет.) «Не искушай…»
Она не замечает, что ее сестра уже никогда не вступит вновь в этот дуэт. А Даша все поет своим верным, упоенным и почти нестарческим голосом.
Незажженный свет в кухне обычной пятиэтажки. Одна история — и две судьбы. И старая музыка для вечно новых поколений. Услышат ли они ее? Услышат два, угасающих один за другим, голоса в безмерном грохоте времени?