Я к у н и н а. Деньги… И благодарность…
Я н к о. За что? Глеб Дмитриевич умер…
Я к у н и н а. Вы… скрасили ему последние месяцы. И вы, и мы знали, что он безнадежен. А тут, рядом… красивая женщина. Хоть малый интерес к человеческой плоти… Среди обычных его интеллектуальных игр!
Я н к о. Игр?
Я к у н и н а (зло). Конечно — игр! (Тише.) Для дела существует институт. Серьезная, тяжкая, планомерная работа. Три тысячи сотрудников… Работа подчас на износ… Командировки, полигоны, вычислительные центры. Филиалы… Чуть ли не на полстраны. И вечное проклятие — сроки, сроки, сроки…
Я н к о (неожиданно). Но, Оленька! С ним происходили странные явления.
Я к у н и н а. Ну?
Я н к о. Странное происходило с его кровью. При том количестве рентген, которые он получил еще тогда… смерть должна бы наступить гораздо раньше.
Я к у н и н а. Ну и что! Конкретно!
Я н к о. Это поразительно… Нет, даже неправдоподобно! Клетки крови то распадались в какой-то бешеной прогрессии. То наступал период резкого и такого же стремительного их восстановления.
Я к у н и н а (быстро). Когда он работал с установкой?
Я н к о. Да! Именно эта зависимость!
Я к у н и н а. А… с Ларсом?
Я н к о (тихо). Картина та же…
Я к у н и н а. Но у Ларса… не было же такого облучения, как у отца?!
Я н к о. При чем тут облучение! Тут другое… (Горячо.) Последи за сыном! Внешне — это сильнейшее переутомление… Хорошо бы витаминный курс. Ну, хотя бы месяца на полтора полного отключения. Куда-нибудь на Сахалин, на Валаам…
Я к у н и н а (не сразу). Конечно. Я позабочусь…
Я н к о. Ты по-прежнему хочешь… чтобы я навсегда покинула ваш дом?
Я к у н и н а. Вы… догадливы!
Я н к о. Когда-то мы называли друг друга по имени.
Я к у н и н а (не услышав). И второе — забудьте все, что вы здесь видели и слышали. (Неожиданно.) Зная твою природную порядочность, я и позвала тебя к Глебу. Хотя это было, в общем-то, безнадежно… Бессмысленно! Но еще бессмысленнее было держать около него целый консилиум академиков, которые бы разнесли по всей Москве обо всем, что здесь есть… И чего, кстати, нет!
Я н к о. Есть! Было… (Пауза.) Может, я пригожусь Дмитрию Михайловичу?
Я к у н и н а (резко). Абсолютное здоровье! Он же тогда… двенадцать лет назад… отказался сделать то, что заставили сделать Глеба… (Недобро смеется.) И все… Двенадцать лет! Не выходит из своей комнаты! Куда допускаются только баба Шура и Ларс. И то — иногда!
Я н к о. Но он же по-прежнему работает? Над чем?
Я к у н и н а. Не знаю. (Развела руками.) Не пускают! (Задумчиво.) Ларс говорит, что все стены его побеленной комнаты исписаны формулами. У него такая длинная палка с углем на конце… Так что он, даже не вставая, может писать на противоположной стене…
Я н к о. Но это ведь… наверно… бесценно?!
Я к у н и н а (не сразу). Ценным бывает только то, что требуется сегодня!
Я н к о. Но я кое-что поняла… на примере Глеба Дмитриевича. Это даже не фундаментальные исследования! Это…
Я к у н и н а (резко). Ты всегда была немножко… курицей. (Взяла себя в руки.) Про фундаментальные исследования вспоминают, когда они вот так (полоснула себя ладонью по горлу) нужны обороне. А в обыденности это считается фантастикой, пресыщенностью ума…
Я н к о (отвернувшись). Ты еще скажешь… дьявольщина?
Я к у н и н а. Хотя бы…
Я н к о. Но все же… (Настойчиво.) Ты хотя бы догадываешься, куда они идут? Глеб и…
Я к у н и н а. Возможность сдвинуть время! Или остановить его! Идея, которая так обуревала Глеба. И которой любит баловаться Ларс. Это, что ли? А кому это нужно? Тебе? Мне? Миллионам нормальных, живых, ни о чем не подозревающих людей?!
Я н к о. Но, может… когда-нибудь?
Я к у н и н а (решительно). «Когда-нибудь» — я согласна! Когда меня не будет на свете. Всё — без меня! И без них! Без Ларса! Даже без его детей! Ты же сама сказала — надо спасать сына… (не сразу). Я — простая баба… Я хочу внуков! И лучше — непохожих на моего сына. Не сдвинутых по фазе!..
Я н к о. Оленька! (Вздохнула, помолчала.) Скажи, зачем же ты тогда выходила за Глеба Дмитриевича? Ты же так… хотела этого! Почти преследовала его.
Я к у н и н а (не сразу). Значит… тоже тронутая. Ты же меня сама лечила.