Я к у н и н а (быстро). По последним разработкам Глеба?
Р ы ж о в а (искренно). По каким разработкам? Он даже не появлялся в институте!
Я к у н и н а. А… (Потеряла интерес.) Значит, заказ Черкашина? (Тише.) Действительно, кажется, в институте нет валюты. (Снова резко.) Значит, вы ничего… не знаете?! Хотя бы формулу Дэвидсона-Плахова?
Р ы ж о в а. В самых общих чертах…
Я к у н и н а (про себя). Что значит «в общих»?.. (Долго смотрит на нее. Неожиданно.) Возьмите ребенка на воспитание! В вас же так силен инстинкт материнства! (Тихо.) Хоть вы будете посчастливее…
Р ы ж о в а (замкнулась). Для меня и сын, и муж, и любое родство — это наш институт.
Я к у н и н а. Ну, дай вам Бог член-коррства! Недаром же вас называют «несущей колонной якунинского института»? А? (Махнула рукой, чтобы ее оставили одну.)
Рыжова тихо вышла.
В комнату заглядывает Г е д р о й ц.
Ешьте… (Машинально чуть поморщившись.) Только не так жадно!
Г е д р о й ц (смеется, почти счастливый). Извините… Но когда я знаю, что попаду в ваш дом, то стараюсь даже не завтракать!
Я к у н и н а (думая о своем). Переселяйтесь сюда! Будете в вечном кулинарном блаженстве.
Г е д р о й ц. Как? Переселяться? (У него даже выпала вилка из рук.) В качестве кого?
Я к у н и н а. На ваше усмотрение… Сторожевого пса хотя бы… (Неожиданно резко.) А вы все скупердяйничаете? Рыжова жаловалась.
Г е д р о й ц (хитро). Через месяц-другой тот же «Рихтер-Каутц»… будет стоить на треть дешевле!
Я к у н и н а (быстро). А вы знаете, кто выдвинул кандидатуру Рыжовой?
Г е д р о й ц (замер). Неужели… (Пауза.) И вы никак не можете на него повлиять?
Я к у н и н а. Я не могу даже с ним поговорить. (Вскочила.) Я уезжаю из этого дома! К себе, на Сокол! Хватит! Я — вдова… Обыкновенная вдова, которой нужно начинать новую жизнь! Где мои вещи? Где мой генерал?! (Мечется по комнате. Пытается открыть шкаф с мантией, но все шкафы заперты на ключ.) Баба Шура! Шура! Гедройц! Да помогите же мне!
Г е д р о й ц (спокойно). Помогать вам? Сейчас? Это значит терять себя! Да и вас! Которую создавали с таким трудом. Нет уж, увольте!
Я к у н и н а (пораженная). Значит… меня — создавали? Как в колбе? И вы — тоже?
Гедройц сидит, как Будда, строгий, задумчивый.
Ларс! (Вдруг.) Где этот гаденыш? Опять болтается по кабакам? Или валяется до полудня со своей шлюхой?!
Г е д р о й ц. Ничем не могу помочь!
Я к у н и н а. Он мне нужен. Нужен! Пусть хоть сын мне что-нибудь объяснит. Хоть чем-нибудь поможет! Матери! Родной матери…
Г е д р о й ц. Дорогая, вы что, не слышите? Работает японский дисплей… И на все двенадцать каналов!
Я к у н и н а (резко, почти со злобой). А кто им разрешил? Они согласовали со мной свою работу? Или я кто? Для них? «2 — Гедройц — Два»?!
Г е д р о й ц (спокойно). Что-то вроде…
Я к у н и н а. Ну? Что вы сидите? Пойдите к ним… Извинитесь, что помешали…
Гедройц не отвечает.
Доставьте сюда Ларса!..
Гедройц молчит.
Ну! Попросите его!
Г е д р о й ц. Он… не услышит меня!
Я к у н и н а. Его же… мать зовет!
Г е д р о й ц. Даже если вы… Встанете перед ним на колени, он буркнет: «Мать! Отстань! Кончу — зайду!»
Я к у н и н а. Но он может торчать там до вечера!
Г е д р о й ц. Не я рожал вашего сына! Вы! Вы его сами родили… таким!
Я к у н и н а (почти зло). И слава Богу, что он такой! Да! Я горжусь им! (Тихо.) Но вы молодец! Продолжайте крохоборничать! Никому ни монеты! Пока!
Г е д р о й ц. Есть крохоборничать! (Почти солдатским шагом идет к двери. Оборачивается.) Это хорошо, что вы… Гордитесь сыном! Но все-таки Ларс… пока еще — не Якунин! До конца!
Я к у н и н а. Вон! Оборотень!
Г е д р о й ц. В этом доме я не имею права на обиду. (Кланяется.) Меня — уже нет! (Уходит.)
Якунина одна. Проходит мимо шкафов, потом долго ищет ключ, находит, облачается в торжественную мантию, надевает цепь, медаль… В задумчивости садится в глубокое кресло. Потом подходит к одной старинной вещи, к другой… Рассматривает их. Ей одиноко, неуютно. Осторожно открывает «Бехштейн», неумело пытается наигрывать «Собачий вальс».