Неожиданно распахивается дверь самой дальней комнаты и медленно вкатывается коляска, которую с напряжением, но упорно двигает сам Д м и т р и й М и х а й л о в и ч Я к у н и н. Ольга Артемьевна замерла у рояля, только успев захлопнуть крышку «Бехштейна».
Я к у н и н а. Вы?!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. А вы посчитали, что я уже мертв?
Я к у н и н а. Мертв, кажется, только ваш сын!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (пауза). Глеб… был тихий, скромный, застенчивый… гений. Но, к сожалению, преглуповат! Ему нельзя было соглашаться на ту… работу!
Я к у н и н а. А вы никогда не задумывались… что тогда он не захотел, чтобы его отец был под домашним арестом?!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (усмехнулся). А я и так… под домашним арестом! Только, правда, под добровольным…
Я к у н и н а (неожиданно по-женски). Вы тоже вините меня в его смерти?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Я уже давно… вне морали! Кажется, он любил вас? В общем, такая женщина, как вы, была приятна ему!
Я к у н и н а. А обо мне вы не подумали?..
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Я не поп… чтобы думать о всех прихожанах! (Помолчал.) Для института сейчас — вы полезны.
Я к у н и н а. Вы даже знаете, что творится в институте?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (резко). Вы снова заигрываете с военными? Притом не они с вами, а именно вы!
Я к у н и н а. Кто же это вам все сообщает? Уж не баба ли Шура?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Гедройц. Он звонит мне утром… Каждый день! Утром и перед сном.
Я к у н и н а. Кто?! Гедройц? Нет!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. (Пауза.) Я приютил его еще в Ташкенте, в двадцать пятом. Ему было шесть лет! И первым делом он стащил у меня золотой брегет. (Пауза.) Кстати, он до сих пор носит его?
Я к у н и н а (не сразу). А почему не сделать все проще? Узнавать все от меня? Все-таки я… директор, так сказать?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Я — не Глеб! (Молчит.) Для меня вы — совершенно посторонний человек. Глеб ввел вас в нашу семью. Покойная моя супруга как-то привела вас в божеский вид… Ну а дальше? Только Глеб был — «Ваш раб! Ваш царь! Ваш червь! Ваш Бог!». (Резко.) А я не люблю незнакомых людей… Я как у Диккенса! Помните, Вортвуд все твердит — «слепой, слепой, слепой…»?
Я к у н и н а (неожиданно мягко). Меня беспокоит здоровье Арсения, Ларса! Он слишком много работает… Последнее время, с отцом, они пошли на что-то опасное для жизни… А для мальчика такое…
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (отмахнулся). Знаю! Знаю! Это же он сейчас при дисплее? Слышите?.. Нет! Здесь я вам не помощник! Мальчик работает!
Пауза.
Я к у н и н а. Почему вы, когда умер Глеб… сказали ему: «Это не самое страшное… сынок»?..
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (напрягся). Это… не для вас! Это — лишнее!
Пауза. Якунина встала. Прошлась. Неожиданно властно.
Я к у н и н а. Разрешите, я посмотрю ваши формулы на стенах?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Уже донесли? (Молчит.) Нет, конечно! Нельзя!
Я к у н и н а (настойчиво). Я хочу! Их видеть!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. А я не пущу вас…
Пауза.
Якунина решительно подходит к двери столовой и запирает ее на ключ.
(От изумления — еле слышно.) Гедройц! Шура!
Якунина молча отодвигает с дороги его инвалидную коляску и проходит в глубь комнат Дмитрия Михайловича.
(Тихо.) «Кадавр». (Громче.) Стерва! (Кричит.) Ничтожество!
Слышно, как в дверь столовой все настойчивее начинают рваться люди. Голоса — сначала бабы Шуры, потом Ларса. Его голос становится все истеричней.
Л а р с (кричит из-за двери). Мать! Что ты там творишь?! Это же Якунин! Сам! Дед! Отец убил бы тебя! Открой сейчас же! Открой! Я высажу эту дверь.
Но многопудовая дверь и не думает поддаваться натиску хилого Ларса и древней старухи.
(Кричит.) Я подожгу дом!
Я к у н и н а возвращается в столовую. Долго смотрит на старика. Потом в задумчивости, как бы между прочим, отвечает сыну — через дверь.