Только пойми, что мне пусто среди разговоров по вечерам, среди самых больших хранилищ книг и в самую прекрасную погоду у моря. Я боюсь садиться в поезд, потому что это поездка из самого никуда в другое никуда. Я боюсь сказать лишнее слово, потому что, что бы я ни говорил, я сойду опять на это.
Я пью за руки неизвестной женщины, которые первые подняли меня, пью за минуту сна в самолете, я пью за свою нерешительность и за цветы, стоящие в нашем классе, я пью за первые шаги по земле и за то, что я не умер от скарлатины. Я пью за волосы первой женщины, которую я любил, и за первые мысли, что миру нужно быть добрым и справедливым, я пью за снисходительность моих друзей и за то, что они иногда пытались и понимали меня, я пью за людей, ходивших в комнате, окно которой было видно с моего места за партой, я пью за все подарки, которые мне делали в детстве, я пью за то, что люди изобрели троллейбус, в котором я, маленький, так любил кататься, я пью за все прекрасные строчки, которые приводили меня в состояние грусти и надежды, я пью за девушку из Чернигова, которая первая была со мной нежна, я пью за облака, которые неслись надо мной десять лет назад в высокий солнечный день, когда я лежал на земле и думал, что все еще возможно, я пью за эти слова — «все возможно», и за позывные Информбюро, которые я знал в детстве, и за слова «вечная память», и за всю жестокость и разорванность нашего мира, который никогда не давал мне возможности быть успокоенным и никаким, я пью за туман над Окой в октябре и за ту улыбку, с которой человек иногда бросается к тебе — и ты понимаешь, что ему значительно легче, что ты есть, что ты жив и что ты, только ты, ему нужен сейчас.
Прости меня, Максим, но я хочу уйти пьяным…»
Некоторое время мы видим только лицо Марины, потом остальное пространство.
Сцена погружается в темноту. Долгая пауза. Потом на сцене появляется П о ж и л о й ч е л о в е к. Он переставляет какие-то вещи, стряхивает пепел, не спеша убирается на сцене. Потом садится и закуривает, положив ногу на ногу. Максима на сцене уже нет.
П о ж и л о й ч е л о в е к (после паузы). Ну, вы можете оставаться, а мне, в общем-то, пора идти.
Марина не отвечает.
Нет, вы не думайте — я не бегу. Дальше вам уже нужно решать самой.
М а р и н а (тихо). Как это? Самой…
П о ж и л о й ч е л о в е к. Честно говоря, я не думал, что все это настолько серьезно.
М а р и н а. Не уходите. Наверно, именно сейчас вы мне нужны.
П о ж и л о й ч е л о в е к. Как ни странно, но я в чем-то завидую вам. И не только вам, а всему, что произошло. У нас не было времени. Слишком много упало на нашу голову.
М а р и н а. А все-таки… Посоветуйте мне. Ну что угодно. Прошу. Только быстрее. Честное слово — я сделаю, как вы скажете. Прошу.
П о ж и л о й ч е л о в е к (улыбается очень мягко). Нет. Я не могу взять на себя столько. Разве что…
М а р и н а. Что?
П о ж и л о й ч е л о в е к. Вы помните своего отца?
М а р и н а. Нет. Он был убит, когда мне было три года, под Ельней. У нас есть его фотография. Маленькая. Для паспорта.
П о ж и л о й ч е л о в е к. Ну тогда представьте, что вы разговаривали со мной, как со своим отцом. Мы люди примерно одного поколения. (Мягко.) Я думаю, что он был бы счастлив, что у него такая дочь. (Задумчиво.) Слишком, слишком много упало на нашу голову… Мы не могли жить такой полной… нормальной жизнью. Но ради этого, наверно, все и было.
Марина опустила голову и первый раз за спектакль тихо заплакала.
Вы не поверите, сколько людей, и прекрасных тоже, я видел за свою жизнь. Если закрыть глаза, их лица так и плывут в памяти. Бесконечным потоком. (Пауза.) Вы мне простите, что я расчувствовался. Вот говорят, навсегда утеряна тайна дамасской стали или какой-нибудь черни по серебру, и это, конечно, жалко. Но запомните, Марина, на свете всегда есть люди в любые, самые страшные времена, которые хранят тайну человеческого достоинства, страсти к совершенству, просто человечности. И заметьте — этот секрет никогда не теряется и потеряться не может. Вы, например, знаете, что в английском словаре есть два понятия — «интеллигенция». Просто интеллигенция и русская интеллигенция. И под этим словом написано — готовность к самопожертвованию ради идеи, нации, стремление к человеческому совершенству. Вы меня простите — все это общие слова, но это уже удел возраста. Правда, за эти несколько строчек заплачено миллионами жизней. В том числе кое-кем уже и из вашего поколения.