Н и к о л а с. Прости… Ну, прости.
В а р в а р а А р х и п о в н а. Там внизу девочка ждет Никиту. С утра. Позови ее — она простудится.
Н и к о л а с (тихо). Я буду всегда ждать тебя…
В а р в а р а А р х и п о в н а (простив). Постарайся там не унижать себя. Ни перед кем. Тем более из-за денег. (Перекрестила его и быстро ушла.)
Николас стоит посреди комнаты, потом долго смотрит на портрет Кати. Берет тряпку, вытирает пыль со стекла, снова отходит и снова смотрит.
Звонок в дверь. Николас устремляется туда, но в этот момент звонит телефон. Секундная растерянность, и Николас хватается за телефонную трубку.
Н и к о л а с. Слушаю. Да, да, Никита?.. Ну, а что там?
В дверь продолжают звонить. Николас морщится, плохо слышит.
Ну понял, понял, что не блеск. Почему Грач не позвонил? Ты один приедешь? Он же обещал… Позови его к телефону. Ты что, опять пьяный? Боже! Ты же два месяца держался. Никита, вези Грача в любом случае… (Смотрит на трубку, где прерывистые гудки.)
Снова звонок в дверь.
(Почти в бешенстве от всевозможных неудач, идет открывать и возвращается с замерзшей Тоней.) Вы что, не слышите — я говорю по телефону!
Т о н я (неуверенно). Вы сегодня…
Н и к о л а с. Да, в шесть пятьдесят. Самолетом, через Париж… (Прошелся по комнате.) Вы меня проводить пришли?
Бьют часы.
Уже три!
Т о н я. А Никита говорил…
Н и к о л а с. Да что вы всё — Никита да Никита… (Кивнул на телефон.) Опять пьяный.
Т о н я (застыла). Не-ет… Если он сейчас выпьет хотя бы рюмку… Где он?
Н и к о л а с. Не знаю… Из академии звонил.
Т о н я (почти кричит). Где? Где он? Его же нужно сейчас же в больницу. Он же прямо посреди улицы упадет… Какой дурак! Звоните сейчас же…
Н и к о л а с. Куда звонить? Я не знаю телефона!
Тоня мечется по комнате, потом хватает шапку и пулей вылетает из квартиры. Николас остолбенело смотрит ей вслед. Потом пытается на чем-то сосредоточиться, но не может. Что-то кладет в чемодан, потом начинает с остервенением рвать шпагат и терзать в клочья свои бумаги.
Вот тебе Нобелевская! Вот тебе «ягуары»! Вот тебе твое прекраснодушие! Дед Мороз! Мудрый! Всесильный! Богатый дядюшка! Бездарность! Вечный мальчишка! (Ругается по-испански, по-английски, топчет свои бумаги, исполняет на них какой-то дьявольский танец. Не замечает, как входит, одетая к отъезду, причесанная и очень решительная Катя.)
К а т я. Новый танец?
Н и к о л а с. Смешно смотреть?
К а т я (показывает на разорванные бумаги). За багаж меньше платить.
Н и к о л а с (оскорбленно). Я могу делать с этими бумагами что хочу…
К а т я. Тогда и я. (Берет несколько листков и тоже демонстративно разрывает.)
Н и к о л а с. Ты какие разорвала?
К а т я. Оказывается, ты и в бешенстве знаешь, что можно рвать, а что нельзя.
Н и к о л а с (махнул рукой). Теперь уже все можно.
К а т я. Академия, как понимаю, тю-тю…
Н и к о л а с. Сейчас приедут.
К а т я. Значит, все-таки будут торжественные проводы? Я же просила!
Н и к о л а с. При чем тут проводы? Мама, например, уже попрощалась. И уехала.
К а т я. Я тоже отвезла Лизу старикам. Тоже было нелегко.
Н и к о л а с. А ты хочешь, чтобы я уехал, ничего не узнав?
К а т я. По-моему, коллегия была два месяца назад. А все попытки реанимировать твою работу — уже напрасный труд.
Н и к о л а с. Это случайность, что академия именно в день отъезда…
К а т я. А я бы не удивилась, если бы ты в последний день разорвал наши визы. И наши билеты. И плюнул бы на меня.
Н и к о л а с (тихо). Я стал глиной в твоих руках. Я не мог попрощаться как следует с матерью. Из-за тебя. Я готов ехать туда, где меня, в общем-то… Из-за тебя, из-за одного твоего желания. А ты мне говоришь, что я плюнул бы на тебя?..
К а т я (спокойно). Значит, я ошиблась.
Н и к о л а с (горячо). Конечно, ошиблась. (Бросился к ней.) Я буду много работать. Там есть прекрасные возможности…
К а т я. Надеюсь.
Н и к о л а с (осекся). О чем ты думаешь?
К а т я. Почему мы не улетели вчера? Или месяц назад. Нет, с тобой нельзя проявлять слабоволие.