Н и к и т а (тихо). Твоя фамилия не Грач, а Ворон.
Г р а ч (качает головой). Все о человечестве думаешь, а о Ваське Граче у тебя голова не болит. Даже обидно.
Н и к и т а. Но ведь николасовская идея совсем не так уж…
Г р а ч (быстро). Ты думаешь, я не догадался? Ты сразу нашел ее две слабости и распотрошил их до глобальной ошибки. Нет, я никогда не поверю, что ты спился. Хоть во всех канавах ночуй! Нет, такие от пьянства не гибнут.
Н и к и т а. Гибнут, гибнут…
Г р а ч (навис над ним). Только от другого — им открывается то, что они не в силах контролировать. И то, что их преследует каждый день, ночью и утром, в магазине, в постели, в тоске…
Н и к и т а (резко). Что же тебе-то ничего не открывается? Тогда бы и поговорили.
Г р а ч. А у меня другой талант.
Н и к и т а. Интересно — какой?
Г р а ч (серьезно). Пасти ценные породы.
Н и к и т а. И доить?
Г р а ч (улыбнулся). Ради государства.
Н и к и т а. Да брось ты про государство! Тоже мне Людовик XIV! Никуда ты меня не заткнешь! Ты же пропадешь без меня.
Г р а ч (спокойно). Здесь пропаду. Но я через месяц-другой… (свистнул) в референты ухожу. Там уж меня никто голой рукой не возьмет.
Пауза.
Н и к и т а (сел в кресло, делово). Что понял? (Показал на фотографии.)
Г р а ч (как ученик). Огромное выделение низкой температуры?
Н и к и т а. Правильно.
Г р а ч. На очень короткое время?
Н и к и т а. Не помню своих расчетов.
Г р а ч (крикнул). Помнишь!
Н и к и т а (спокойно). Нет.
Г р а ч. Озеро было подвергнуто второму загрязнению? Ты постарался?
Н и к и т а. Три машины — за два поллитра. Одна с фермы, другая — Сельхозтехники.
Г р а ч. А третья?
Н и к и т а. Пьян был уже. Не помню.
Г р а ч. До апреля я все твои записи восстановил… Осталась ерунда.
Н и к и т а (мстительно). Если бы ты даже восстановил все, с чем я уехал к этой Няне… Ты был бы так же далек от истины, как далек… от элементарной порядочности.
Г р а ч (сел). И прямо на зеленой травке… под голубым небом… под чириканье птичек… под коровье мычанье наш Ньютон открыл новый закон? Всемирного тяготения? Тьфу, прости господи! (Резко.) Давай сюда!
Н и к и т а. Что?
Г р а ч. Коричневую тетрадь.
Н и к и т а (зло). А ее нет!
Г р а ч. А где ж она?
Н и к и т а. Потерял!
Г р а ч (не верит). Силой, что ли?
Н и к и т а. А если бы и была. Ты же все равно ничего не поймешь.
Г р а ч. Найду, кто мне объяснит.
Н и к и т а. Нет ее. Нигде. Нет, Васька… Ты хотя бы понимаешь, какую бы вину ты взял на себя? Какую тяжесть?
Г р а ч (почти торжественно). Бог за нас! За коммунистов. Иначе мы бы сто раз уже погибли.
Н и к и т а (настойчиво). Представь себе, если мы с похмелья весь мир завалим этой… халвой? Ведь нам только пообещай прямой путь к счастью. Мы же разбираться-то не любим, что потом. А сразу — в топоры!
Г р а ч (спокойно). Не ты — так другой откроет. Ты думай! Думай! В какие интересы попадаешь! И что будет — если «да». И что будет — если «нет»?! (Шепотом.) А я вместе с тобой головой рисковать не намерен.
Н и к и т а (задумавшись). Нет ее… тетради.
Г р а ч. Найдешь.
Н и к и т а. Где?
Г р а ч. Я ведь весь дом переверну.
Н и к и т а. А может, я ее в пивной, спьяну…
Г р а ч. Прости, но я… (Встал.) Посмотрю твои карманы. Ты уж не обижайся…
Н и к и т а (кричит). Тоня! Катя!
Влетает Т о н я, вид ее решителен.
Т о н я. Что?
Н и к и т а. А Катя что, не слышала?
Т о н я. Слышала. (Переводит взгляд с Грача на Никиту и обратно.)
Грач замер.
Н и к и т а. Проводи его на кухню. У него аппетит разыгрался. Бо-ольшой аппетит!
Г р а ч (развел руками). Вот проводим их и поищем. Ведь так, Никита?
Тоня, сжавшись, как пружина, пытается понять, что произошло.
Н и к и т а (задумавшись). Я все понимаю, Вася. Без тетради ты ни в какие референты не попадешь. Конечно, поищем…
Грач, несколько раз обернувшись, все-таки уходит, эскортируемый Тоней. Никита бросается к чемодану, потом снова лихорадочно выворачивает карманы. Замирает. Бьет себя по лбу. Он готов сейчас убить себя.