Ш а х м а т о в. Беспредметный, потому что я не умею говорить не по делу. (Пауза.) Не знаю. Недавно на партийной работе. Что, например, вам сейчас надо сказать?
С а м а р и н. Вы уже почти пять лет первый…
Ш а х м а т о в (встал из-за стола). Когда вы приходили ко мне с делами порта или как секретарь горкома с проблемами того же судоремонтного завода или радиотехнического института, мне все было понятно. Поэтому мы говорили быстро и ясно. А сейчас вы говорите в качестве кого? Просителя, что ли? Вы хотите отказаться? Можно проще вас спросить? Вы можете? Вы хотите? Вы способны быть первым секретарем крайкома?..
С а м а р и н. Я?.. Как-то не полагается…
Ш а х м а т о в. Вы назвали себя моим преемником? Так беритесь! Или завтра на пленуме будет выбран другой человек.
С а м а р и н. Я же не говорил, что отказываюсь.
Ш а х м а т о в (внимательно смотрит на него). Вы хороший человек. Добрый, благородный, умный… Вы умеете работать. Любите дело, край, людей… Вы это осознаете?
С а м а р и н. В общем…
Ш а х м а т о в. Поверьте, что это так. Просто на слово мне поверьте.
С а м а р и н. Я получаюсь уж каким-то…
Ш а х м а т о в. Не торопитесь. Я могу назвать вам столько же ваших недостатков. Если хотите. Но что выбрать, зависит только от вас. Во что поверите вы, поверят и люди. А жизнь поставит на вашей характеристике печать. Жизнь. Не я, не Серебренников. Даже не ваши дети. Только жизнь! (Неожиданно сел, отбросил какую-то бумагу.) Позовите всех. Надо что-то решать с «Челюскинцем». (Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.)
Самарин некоторое время смотрит на него, потом открывает дверь из комнаты отдыха, и в кабинет входят начальник пароходства Р о м а н Ш а л в о в и ч Р у р у а, председатель крайисполкома П а в е л С т е п а н о в и ч К а ш т а н о в. За ними длинный, еще что-то жующий Г е р м а н А л е к с а н д р о в и ч Л я т о ш и н с к и й, директор судоремонтного завода. Каштанов и Руруа явно о чем-то только что спорили, но, войдя в кабинет, невольно притушили голоса.
Садитесь… (Руруа.) Что это у вас за бумажка в руке?
Р у р у а. Радиограмма. Мне только что передали из пароходства. Шторм девять баллов. В машинном отделении пожар. Судно становится неуправляемым.
С а м а р и н. Сколько людей на борту? Шестьдесят?
Ш а х м а т о в (неожиданно). Шестьдесят один. Женщину-врача взяли.
Все недоуменно смотрят на него.
По моей просьбе.
Р у р у а. Команда у него крепкая. Но есть и перевоспитуемые, можно сказать… (Замолчал.)
С а м а р и н (чтобы прервать паузу). Где они?
Р у р у а. В Баденском море. (Передает ему радиограмму.)
К а ш т а н о в. Порядка в двадцати — двадцати пяти километрах от них два иностранца.
Р у р у а. Японец и грек. В условиях шторма могут подойти на «SOS».
К а ш т а н о в. В порядке часа, полутора.
Ш а х м а т о в. Прошу, говорите кто-нибудь один. Что вы как Бим и Бом. (Смешался своей же резкостью.) Извините! (Пауза.) Руруа, наших никого рядом нет?
К а ш т а н о в. До ближайшего берега порядка семисот километров.
Р у р у а. Опять же на берегу — не наши друзья.
Ш а х м а т о в. Я же просил отвечать кого-нибудь одного. Это что — форма коллективной ответственности?
К а ш т а н о в (набычившись). Может быть, понадобится и коллективная ответственность. Дело-то всяко может обернуться. Практически все бюро крайкома в сборе. Серебренникова можно позвать. Ломова еще не ушла.
С а м а р и н. Может, не надо преувеличивать?
К а ш т а н о в. При длине «Челюскинца» такой шторм уже серьезная проблема.
Р у р у а. Плюс пожар!
К а ш т а н о в. Плюс — он только что вышел из ремонта.
Р у р у а. А ремонтировал наш уважаемый судоремонтный!
Ш а х м а т о в (Лятошинскому). Герман Александрович, вы спите, что ли?
Л я т о ш и н с к и й. Почему? Я думаю…
Р у р у а. Он мечтает… как утром окажется в Москве. И будет обедать в «Арагви». (Смеется.)
К а ш т а н о в. Говори прямо, пожар — это ваши недоделки?
Л я т о ш и н с к и й. Я же сказал — думаю.
Ш а х м а т о в. А вы, Герман Александрович, по-прежнему летаете на субботу-воскресенье в Москву?
Л я т о ш и н с к и й. Да.
Ш а х м а т о в. Я же вас предупреждал.